— Спасибо тебе, — поблагодарила ещё раз.

Огнедара только головой качнула, мол, не нужно ничего говорить. Да и что говорить? Завтра за Вейей приедет кто-то из гридней Годуяра, и Вейя с позором вернётся назад.

Шагнула внутрь крытого кошмой шатра, освещённого огнём, что качался в глиняном горшочке плавно у дальней стенки. Девушка, что сидела на подстилке и шила что-то, встрепенулась и замерла, уставившись на Вейю.

Она поднялась торопливо, оглядывая с ещё большим интересом и удивлением. И Вейя узнала её, она ведь вместе с Огнедарой в детинце была.

— Миронега, постели Вейе и накорми.

— Я не хочу, — тут же отозвалась Вейя, хоть на пиршестве мало к чему притронулась, но сейчас и вовсе ничего не хотелось, кроме воды, потому что в горле совсем пересохло.

— Доброй ночи, — окинула тёплым взглядом полянка и, откинув полог, вышла, что Вейя даже не успела ей ответить. Тамир ей вернуться велел, а зачем — то уж Вейя не узнает, да и не нужно ей это.

Миронега, очнувшись, огладив складки платья, отправилась к связкам вещей, что были опрятно сложены в одном месте. Молча взяла свёрток шкуры, расправила, принявшись стелить ещё одну постель. Вейя стоять без дела не стала, помогла ей немного.

— А тебя, значит, Вейей зовут? — спросила Миронега, всё смелее оглядывая ночную гостью. — Как ты сюда попала, откуда ты? — не успокоилась на том, начала расспросы, и Вейя поняла, что в тишине ей побыть не суждено ныне, соседка болтливой оказалась.

— Издалека я… — ответила Вейя уклончиво и села на постель, перекидывая через плечо косу, ослабляя её для сна.

Усталость навалилась разом — оно и понятно, весь день на ногах, ко всему такое пережить за вечер — немудрено на ходу уснуть.

— Ты ложись, — всполошилась Миронега, вернувшись к шитью, — мне немного осталось, закончу скоро...

Вейя прилегла, укрывшись краем шкуры, наблюдая со стороны за девушкой. В ушах всё ещё шумела кровь, а перед глазами стояли огненные всполохи костров, фигура хазарича в их свете и глаза тёмные глубокие на смуглом лице.

Вейя моргнула, сгоняя дурманное наваждение. Кажется, только сейчас начала осмысливать, где она и с кем. По телу дрожь прошлась. Куда может бросить отчаяние? Хоть в самое пекло. И что пугало Вейю больше всего то, что безразлично ей было за себя, за тех, кого оставила она, князя Годуяра, что возложил на неё, верно, все надежды свои. Но завтра она вернётся. И лучше встать раньше и попросить Тамира, чтобы не посылал никого их своих засланных — сама уйдёт.

Миронега что-то начала тихонько напевать, перебивая поток мыслей разных.

— А где твой дом, Миронега? — спросила Вейя, уходя от дум тяжёлых — всё же, странно было, что полянка делает вместе с Огнедарой в кагановсоком лагере?

Девушка замолкла, и только брови светлые нахмурила, верно, говорить о том не хотела.

— Далеко дом, и назад не вернусь, — уткнулась ещё ниже.

Вейя хотела снова спросить, да передумала — ей бы в себе разобраться да решить, как быть дальше. Тамир не принял её к себе, и от этого как-то тесно делалось в груди и пусто совсем. Больше пойти ей некуда.

Шумела кровь в ушах, и гулкие удары в бубен ярым звоном прокатывались по телу, сотрясая Тамира. Всполохи огня окутывали, в то время как морозная ночь пробиралась к костру, жалила щиколотки, и стыли стопы в снегу. Гремели на старой шаманке от дикой пляски железные обереги. Лица её Тамир не видел, замазанное знаками разными, а только венчали седую голову рога недавно принесённого в жертву вола. Она ныряла в дым, и искры носились в лохмотьях её одежды. Бой отдавался со всех сторон, подпевала ему неразборчиво шаманка. Голос хриплый, грудной, нечеловеческий, будто издавала сама мать-земля из своей утробы, призывая духов сильных. То вырывался криком, то обрывался шёпотом, ударяясь в морозную стынь неба. Шаманка подскочила к Тамиру, вскинула нож и нанесла на грудь хазарича порезы — лезвие обжигало кожу укусами, и жар всё сильнее сгущался внутри, толкаясь по венам раскалённым сплавом, поднимая из глубин тела что-то бьющееся, могущественнее самих буранов степи, то, что дремало, ожидая своего мига, и готово вырваться. Дикое, чуждое, звериное.

— Боги благоволят тебе, благоволят… — захрипела старуха, загрохотал клокотом вороньим голос её в ушах, — сила твоя, как искра, высеченная от камня и кремня, пламя, что даёт громовая стрела. Тело твоё — камень, мечи и стрелы не пробьют. Но придёт время, и станешь выбирать, и от выбора этого зависеть будет многое — всё, что дано тебе было — разрушится, или приобретёшь ещё большее.

— О чём ты говоришь, Бар, разве я не потомок Тенгри-хана? Не внук ему? Не воплощение его в яви? Какую он плату с меня взять может?

— Ты всё не так понял, Тамир, сын Ибайзара. Придёт время и поймёшь...

Тамир вздрогнул и проснулся. Тишина накрыла его плотным полотном. Но где-то ещё в сознании бились бубны, и эхом отдавался гулкий голос шаманки. И вопрос его в пустоту…

Уставившись в потолок шатра, Тамир задышал ровно и спокойно. Конечно, помнил он об этих словах, брошенных старой вороной. Надо же привидеться такому… Сном это не назовёшь, потому что Тамир не сомкнул глаз полночи, и когда только забрезжил над лесистыми холмами рассвет, Тамир не заметил, как всё же его сморило, всего на миг. И камлание шаманки Бар тогда, перед тем как идти в кочевье, напророчило Тамиру многое. Да он не взял сильно в голову слова её, разозлившись, что только запутала старая вещунья.

Тамир поднялся на смятых шкурах, на которых нынешней ночью спал один. Не взял Огнедару, которая просила его взглядом остаться с ним. Вспомнил тут же о пустельге, что прилетела — и надо же так случится — в самые его руки.

Тамир запустил пальцы в волосы, вспоминая её глаза золотисто-зелёные напуганные, и смелую твёрдость в её чертах, и мягкие губы, от которых взгляд оторвать невозможно. Подарок ли Тенгри или проверить великий хочет его, испытать желает в его твёрдости? Как узнать?

Тамир застыл, а потом резко вскочил с лежанки, схватив кафтан, вспоминая о том, что наказал Итлару отправить в детинец посыльного. Даже подвязывать кушак не стал, вышел из-за полога, вдыхая туманный влажный воздух, напоенный травами разными, от которых ударило в голову бодростью ощутимой.

— Доброе утро, хан, — сказал, сонно зевнув в кулак Итлар, приблизившись к шатру, едва Тамир показался на улице.

А по груди Тамира словно обод колеса промял — Итлар, верно, уже исполнил веление его. Выдохнул рвано. Может, всё так и нужно? Тамир зачерпнул в ладони гость ледяной воды из ушата, в лицо плеснул.

— Понравилась тебе она? — Тамир снова плеснул горсть, обмыв шею. — Если понравилась — не возвращай.

Тамир выпрямился, повернувшись к другу, сдёргивая с жерди полотно.

— С чего ты взял это?