будто их намеренно собрали, чтобы куда-то отнести. Растительность сгущалась, в основном это был кустарник.

И вдруг все разом изменилось. Выросла черная скала, испещренная горизонтальными прослойками минералов. Под скалой валялись камни. Завадский присел на корточки, за пару минут обследовал местность и сообщил:

– Здесь уже сто лет никто не ходил, товарищ лейтенант. А если в ущелье стоят заслоны, значит, они пришли с обратной стороны. Разрешите взглянуть, что за этим «бутербродом»? – Он шмыгнул за скалу, через две минуты вернулся, восхищенно покрутил головой и поманил товарищей пальцем.

За скалой продолжался спуск. Узкая долина раскинулась перед глазами, захватывало дух. Не время было наслаждаться картинками природы, но не удержались, застыли в восхищении. Такое ощущение, что эту низину вырыли ковшом, а потом налепили, как попало, скалы и прочие неровности. По дну протекал ручей, огибал беспорядочно наваленные известковые глыбы, серебрился в лучах заходящего солнца. Среди камней произрастали куцый кустарник и деревья без листвы. Правый склон представлял собой почти отвесную стену, раздробленную расщелинами на сегменты. Слева уступами громоздились склоны. Камень перемежался растительностью, нелепо торчали в небо практически голые елки. Каменные террасы нависали над долиной – идеальные позиции для пулеметчиков. Но на террасах никого не было, туда было проблематично забраться, а слезть – тем более. Ущелье уходило вдаль, извивалось, словно река в излучинах.

– Товарищ лейтенант, это все, конечно, красиво, – начал Костромин, – но мы тут – как шишки на ровном месте, нас за версту видно, особенно если пойдем по пади. Помните, что говорил мужик в Скуратово? Наблюдательные посты с рациями обязательно встретятся.

– Значит, не пойдем никуда?

Боец смутился от строгого начальственного взора.

– Останемся здесь и будем сидеть?.. Предлагаю выждать несколько минут. У каждого будет свой сектор обзора. Если наблюдатель присутствует, мы его скорее всего заметим. Ведь нас не ждут, верно? Особую бдительность проявлять не будут. Не заметим – бегом вниз. В трехстах метрах от нас растительность уплотняется, густеет хвойник – пойдем склоном, пока есть возможность. Потом опять будем наблюдать.

Солнце опустилось за скалу-«бутерброд». Наслаждаться красками природы оставалось недолго. Наблюдателей не выявили, да и маловероятно, что они здесь были. Разведчики посыпались вниз, побежали, сохраняя дистанцию, огибая камни, несколько раз приходилось перепрыгивать через один и тот же ручей. Мелькали скалы – вытянутые, расщепленные, обглоданные ветрами и осадками. Слева простирался неровный склон с пучками зелени. Через триста метров разведчики встали, прижались к камню. Потная одежда прилипла к спинам. Ущелье забирало влево, ручей пропадал под проточенной скалой, но дальше снова вырывался на свободу, журчал и звучно разбивался о камни.

Снова стали наблюдать. Природа была избавлена от человеческого присутствия, даже животные не показывались. Только хищные птицы, расправив крылья, барражировали в темнеющей синеве. Природа погружалась в сумерки, и беспокойство закрадывалось в души – Шубин уже понимал, что до темноты урочище не пройти. Но к этому разведчики морально были готовы.

Еще один рывок. Бежали, как спортсмены на короткой дистанции, выкладывались по максимуму. Растительность на склоне уплотнялась, террасы становились шире. Ели попадались все более густые, нарядные, лесные массивы причудливо перетекали с уступа на уступ. Справа не кончались обрывистые стены. По команде полезли наверх, стали перебираться с террасы на террасу.

– Лезем до самого верха! – скомандовал Шубин. – С высоты виднее.

Но до вершин не добрались – последний обрыв можно было одолеть только с помощью веревочной лестницы. Глеб с тревогой посматривал в небо – светлее оно не становилось. Дальше передвигались по террасе. Фактически это была узкая полоса леса. Под ногами чавкала земля, покрытая слоем мха. Сквозь деревья виднелись нижние уступы, иногда мелькал ручей на дне ущелья. Неудобства доставляла только узость полосы – скатиться с обрыва было проще простого, если зазеваться. Дважды нога соскальзывала в пропасть, приходилось вцепляться в дерн и доставать себя из бездны поступательными движениями. Мероприятие решительно не нравилось, скорость передвижения была мизерной. Подчиненные пытались ускоряться, вставали в полный рост, совершая длинные пробежки. Шубин шипел на них, показывал кулак.

Меры предосторожности напрасными не оказались. Ветер принес отдаленные голоса. Завадский, идущий в авангарде, отчаянно замахал руками, присел, а потом… растворился. Группа растянулась, все залегли. Шубин переполз за кочку. Голоса становились отчетливее. Говорили по-русски, но различались лишь отдельные слова – преимущественно непечатные. Тянуло дымком костра – значит, неподалеку был пост, возможно даже, террасой ниже.

Со всех сторон возвышались обглоданные ели – с одной стороны пышные, с другой – будто обрубленные гигантской саблей. Справа в просвете между деревьями виднелась круча на другой стороне ущелья. Гребень скалы напоминал обломанную нижнюю челюсть. «Неплохой ориентир, – подумал лейтенант. – Надо запомнить».

Он зашевелился, намереваясь продвинуться дальше, но уронил голову и снова распластался. Справа послышался хруст. Кряхтел человек, сыпалась земля. Он взбирался на террасу. Осыпалась земля под ногами, человек глухо ругнулся. Наступила тишина. Глеб не шевелился. Перебить охрану было немудрено, стоило только захотеть. Но какой тогда смысл в операции? Все ущелье будет в курсе, пойдет тревожный сигнал, немецкое командование всполошится, сложит два и два и подтянет свежие силы или просто разбомбит с воздуха это чертово ущелье, устроит пару завалов, и тогда дорога окажется заблокированной.

Он лежал, затаив дыхание. В лесу было нереально тихо. Только коршун, кружащий над лесом, издавал курлыкающие звуки, да ветер иногда гудел в кронах елей. Шубин медленно поднял голову… и уперся взглядом в сапоги.

Первая мысль – вскочить, успеть первым схватить поганца за ноги и вывести его из равновесия! Но что-то заставило отказаться от этого плана. В горле пересохло, онемело туловище, и очень некстати левую ногу свела судорога. Он снова поднял голову, прекрасно понимая, что, если противник его засек, он выстрелит.

В метре от разведчика, расставив ноги, стоял мускулистый крепыш. Он смотрел на запад – туда, где в полумраке затаились разведчики. Хищно раздувались ноздри, как у вурдалака, выслеживающего добычу. В сумраке вырисовывалась длинная утепленная тужурка – до войны такую носили милиционеры. На плече дулом вниз висел немецкий автомат. Повязка на рукаве отсутствовала, но на голове субъект носил полевую кепи с круглой кокардой вермахта. Это обстоятельство все расставило по местам. Советские люди даже в кошмарном сне не станут носить подобный головной убор. В бледном свете обрисовалось серое лицо с морщинами под глазами. Короткая борода торчала пучками. Этот тип что-то чувствовал – то ли слышал чуждый запах, то ли звуки. Он принюхивался, вытянув шею. Поблескивали глаза, утопленные в складках кожи. Ему следовало всего лишь опустить голову и посмотреть себе под ноги!

Русские люди действительно весьма чувствительны, хотя и выглядят