уже начинались, и реквизициями у местных жителей оккупанты не брезговали. С участка доносились громкие голоса – женщина перебивала хриплого мужчину. Гражданские возражали – в прошлый раз их уже подчистили. Немцы смеялись. Шубин привстал, осмотрелся. Дорога была чиста. Немцы хозяйничали на подворье, на дорогу никто не выходил.

– Товарищ лейтенант, их всего трое, – зашептал в спину Костромин. – Снова стерпим, мимо пройдем?

– Именно, – огрызнулся Глеб. – Почаще вспоминайте, что мы несем ответственность за целую армию.

Вернее, за ее остатки…

Шубин прислушался. Эти солдаты вели себя в принципе мирно, население не избивали и не расстреливали. Цель у них была одна – поживиться. Светиться не стоило, слишком уж ответственную миссию возложили на группу. Подними шум – и немецкое командование заинтересуется этим районом.

Весьма кстати обнаружилось, что старуха никуда не делась, она так и стояла за забором, прямая, как штанга, и сжимала брус ограды костлявыми пальцами. Колючие глаза царапали лейтенанта. Стало неуютно.

– Бабушка, шли бы вы в дом, – пробормотал он. – Вопрос снимается, мы уже поняли, что немцы в деревне есть.

Сзади хрюкнул Никита. Старуха чуть помедлила, руки оторвались от забора, она повернулась и направилась в избу – плавно, словно плывя над грядками. Совесть кольнула – неудобно, конечно, получилось. Со стороны могло показаться, что пятеро испугались троих. Старуха поднялась на крыльцо, обернулась, прежде чем открыть дверь. И снова он почувствовал долгий прожигающий взгляд. Возможно, он неверно его истолковал: «Не собирается ли сдать нас фрицам?»

– Чертова старуха… – прошептал Костромин. – Словно призрак какой-то. Смотрит – и мороз по коже… Вы уверены, что она живая, товарищ лейтенант?

– Уверен, призраки днем не ходят, – огрызнулся Глеб. – Эй, слушайте все меня! Данная команда на мотоцикле нас не волнует. Пусть забирают, что им надо, и проваливают. Мы стерпим. Убивать они никого не собираются. Для нас важнее сохранить инкогнито. Если во дворе никого нет, проскакиваем мимо.

Он первым припустил вдоль канавы и присел на корточки у разбитой секции забора. Во дворе кудахтали куры. Наверное, домашняя живность и была мишенью оккупантов.

Немецкий солдат возник внезапно, Шубин и опомниться не успел. Ухмыляющийся военнослужащий вермахта вышел с территории, таща мешок, который ходил ходуном, извивался и кудахтал. В него напихали не меньше десятка птиц. Шубин застыл, его палец будто приклеился к спусковому крючку. Явление немца проворонили, но самое смешное то, что он не заметил посторонних. Он сделал два шага, ускорился, как спортсмен перед метанием копья, и швырнул мешок в коляску. Попал! Мешок не развязался, продолжал шевелиться и шуметь. Солдат удовлетворенно крякнул, развернулся через левое плечо и заспешил обратно. Вытянув руку, можно было его коснуться, но мужчина спешил, ничего не видя, и в конце концов исчез за сараями. Глеб переглянулся с Никитой. Тот пожал плечами: «Бывает». Крайне редко, в исключительных случаях, но бывает.

В видимой части двора никого не осталось. Курятник и прочие хозяйственные постройки находились дальше. Но перебежать открытое пространство не успели – объявился еще один солдат, в криво сидящей шинели. Автомат болтался за спиной. Он тащил волоком второй мешок, поменьше. За ним из-за сарая выбежала растрепанная женщина средних лет. С криком «что же вы делаете, вурдалаки, – последнее забираете!» она набросилась на солдата и толкнула его в спину. Тот от неожиданности споткнулся и выронил мешок. Его забыли завязать, поэтому оттуда посыпались взъерошенные куры и стали разбегаться по двору. Солдат рассвирепел, сбросил с плеча автомат. Женщина попятилась. С протестующим криком из-за угла выбежал хромающий седой мужчина, замахал руками, стал что-то говорить, глотая слова, мол, баба дура, больше так себя вести не будет, берите, что хотите, да проваливайте к чертовой матери. Раздался окрик, объявился еще один военнослужащий – ефрейтор, – что-то рявкнул. Автоматчик не стал стрелять, забросил за плечо автомат и толкнул женщину. Она повалилась в объятия своего мужчины. Тот потащил упирающуюся жену в дом. В принципе не дело умирать ради каких-то куриц… Солдат пнул пробегающую мимо курицу, та пролетела несколько метров и забилась в судорогах. Немцы засмеялись, потащились на задворки.

Снова не успели перебежать. С задов участка донесся душераздирающий девичий крик. Шубин застыл, спина похолодела. Видимо, семья состояла из трех человек. Немцы гоготали, наперебой что-то выкрикивали. Различались отдельные слова: «Какой милый розовый поросеночек! Курт, поторопись, мы ждем своей очереди!» Шубин сообразил, что дальше они не пойдут. Люди угрюмо смотрели на командира. Он бросил лаконичную фразу: «Действуем, парни!»

Молодая девушка захлебывалась, умоляла не трогать ее. Из дома выбежали мужчина с женщиной, но им наперерез из-за угла вышел рослый немец с квадратной челюстью и стальной щетиной и скинул автомат. Однако сельчане и не думали останавливаться, когда их чадо пребывало в опасности. Седой мужчина схватил немца за грудки, тот, ошарашенный, не сразу среагировал. Женщина успела проскочить. Последовал удар прикладом в челюсть, руки разжались, хозяин дома упал на колени, закачался. Женщина споткнулась, покатилась по двору, разорвав потертые рейтузы. Солдат пришел в ярость от такого неповиновения, седовласый мужчина снова получил по лицу и потерял сознание. Женщина поднялась, побежала дальше. Немец вскинул автомат.

Просвистел нож – Ветренко метнул его из-за пригнутой малины. Лезвие сделало в воздухе оборот и вонзилось немцу в грудь по рукоятку. Фриц застыл, позеленел от боли. Автомат упал в грязь. Он скосил глаза вниз, недоверчиво уставился на нож, торчащий из груди, схватился за рукоятку, выдернул. Поступок был не самый продуманный – потекла кровь, солдат зашатался и повалился в пыль. Кричать он не мог, давился кровавой пеной.

Разведчики устремились вперед. Шубин подбежал к женщине, что-то бормоча, сдерживал наступательный порыв. Девица продолжала визжать, но уже как-то глухо – видимо, ее затолкали в помещение. Глава семьи медленно приходил в чувство. «Мужики, давайте без пальбы», – прошипел Шубин.

Двор изгибался, основная его часть находилась за углом сарая. Завадский на цыпочках бросился за угол, вынув нож из чехла. Это оказалось кстати – из-за угла вынырнул солдат, решивший выяснить, что за шум, и получил нож в пузо. Он задергался, выкатил глаза. Завадский схватил его за шиворот, прижал к стене и стал проворачивать рукоятку в ране, придирчиво смотря в глаза своему врагу. Сопротивления оккупант не оказывал – глаза потухли, он свесил голову. Завадский отпрянул, и мертвое тело, как куль, свалилось ему под ноги. Женщина благодарила и умоляла спасти ее дочь Аленку, ведь та такая беспомощная, с рождения одна нога короче другой!

Шубин скользнул за угол и бросился к приоткрытой двери приземистого амбара. Дверь со скрипом отворилась, Глеб припал к косяку. Зерно в амбаре давно не