Митридат снова тяжело посмотрел на него.

— И правильно сделала, — раздельно произнёс он затем. — Это я ей приказал…

Алексей воззрился на него. Ощущения его были… Затруднительными были его ощущения. Удивление, недоумение, непонимание… Сквозь которые медленно начала просовывать свою крокодилью голову злость.

Это вообще как? Он себе весь мозг выел в попытках объяснить поведение женщины, всю печень себе изгрыз, отыскивая реальную свою провинность перед нею. А ларчик просто открывался! Товарищ Митридат у нас не просто в курсе сердечных дел своей сотрудницы, но ещё и имеет право запрещать или разрешать ей какие-то отношения! И с кем! С собственным другом, почти братом, с которым под пулями породнились!

Он молча отмерял шаги. Молчал и Митридат. Только лицо его постепенно словно остывало и превращалось в каменную маску.

— Зачем? — протолкнул сквозь сухое горло Алексей.

— Она сама попросила, — пожав плечами, но раздельно и веско ответил Михаил.

Удивляться, казалось, было уже некуда, однако местечко нашлось.

— Это как? — только мерно колыхалась в мозгу одна-единственная мысль.

— Понимаешь, — начал Мишка проникновенно, но без той фальшивинки, что обычно сопровождает подобный тон. — Не могла Настя не доложить о том, что между вами произошло. Обязана была. Сказано: не в бирюльки играем. К тому же ты мне друг, ты нам обоим друг. Так что позвонила она мне в Москву и рассказала. И попросила запретить ей встречаться с тобой. А то ей самой трудно было сделать это…

— Но зачем? — снова через наждак горла выпихнул всё тот же вопрос Кравченко.

— Я ж давно знаю Настю, — с нехарактерной для себя нежностью проговорил Митридат. — Она хоть девушка энергичная и деловая, а часто, как сам знаешь, и колючая… Но на самом деле — добрая и с сердцем на месте. Не могла себе простить, что перехватила тебя из рук Ирины, к тому же раненой. Грызть начала себя, Настя твоя, а потом жевать и выплёвывать, понятно?

Он сделал паузу, потом продолжил спокойнее:

— Уж не знаю, чем ты её приворожил так, но… Она, как сам небось понимаешь, девушка опытная, к мужчинам без особых иллюзий относится… Потому и с замужеством никак не получается. А тут ты. Но с девушкой. И вообще женатый. И с глазом своим. Косым.

Алексей вскинулся.

— Не суть, — надавил Мишка. — Как она однажды сказала, зрачок этот овальный, да под длинными ресницами, — он её ослабляет. Ну, в шутку сказала, но я запомнил. И тут просит: мол, не имею права, но сама слаба, дай приказ, которого не имею права ослушаться. Ну а я что… Если Настя просит помочь… Да к тому же и права она. У тебя Ирка, у неё вон — Юрка, — он хмыкнул. — Слишком сложные треугольники получаются. Прямо даже перекрёстки какие-то. Теперь вот, сам говоришь, Злой обиделся. Ирка, как я понял вчера, тоже что-то подозревает. И дай вы себе с Настькой волю, всё так запутается, что до смерти не распутаешь. А при таких делах она примчаться не замедлит, поверь. Видел я уже… — он осёкся.

Алексей только молча пожал плечами. Нет, он, конечно, мог бы побороться за свою любовь. Если бы было ему лет восемнадцать… Но когда тебе уже тридцать шесть… Христос уже три года как на небеса взошёл. На многие вещи смотришь более трезво. Более мозгом, так сказать…

И в этом смысле все они были правы — все, кто его окружал. И Мишка, и Настя, и Ирка. И тем более Юрка Семёнов. Не прав во всём был только он, Лёшка Кравченко. Сам запутался, всех запутал, всё завернул действительно в какие-то треугольники перекрёстные…

И всех подставил, когда все вынуждены не делами заниматься, а им. И разгребанием всего им навороченного…

— Да, Мишк, — тихо, покаянно произнёс он. — Ты прав. Ты правильно сделал. И Настя… Она просто — золото! Я ужасно рад, что судьба столкнула меня с вами. Что вы мои друзья. Я…

Он замолчал. Было трудно.

— Я постараюсь ответить вам добром за добро…

И снова умолк. Пафосно, блин, получалось! И от этого искренность мысли самому казалась фальшивой. Как-то с мыслями вообще было трудно. Их одновременно было и много — но это множество крутилось где-то на задворках сознания, то ли не решаясь, то ли не в силах прорваться в мозг, — и мало. Точнее, вообще всего одна. Но такая, которую никак не удавалось поймать и сформулировать.

— Ладно, — поняв друга, подытожил Мишка. — Проехали. Как говорится, то, что случилось уже, нельзя не случившимся сделать. Давай, что ты там говорил о составе группы?

* * *

Вот после этого разговора они и оказались в тире неизвестной — во всяком случае, Алексею — ведомственной принадлежности. Это была идея Митридата — собрать прежних друзей и сослуживцев в тире, где после первой по значимости мужской забавы и «обкашлять» все взаимные претензии и счёты. Чтобы выйти отсюда именно что прежними друзьями.

По сути, это была попытка втянуть в процесс примирения одного лишь Злого. Потому что Еланец, пожалуй, и так с готовностью вернулся бы под командование Бурана. Пусть и в другом подразделении.

Злой обманул ожидания в самом хорошем смысле.

Когда после стрельб свернули всё, убрали за собой гильзы, рваные картонки из-под патронов, расселись за столом в одной из прилегающих комнаток и приступили было ко второй мужской забаве, Юрка отозвал Алексея в сторону.

— Слышь, Лёш, командир, — он назвал его командиром, как прежде. — Ты это… То, что я сказал тогда, — наплевать и забыть.

Помолчал.

— Обижен я тогда был слишком. И неправ. Прости.

У Кравченко словно камень с души свалился.

— Да никакой не вопрос, Юрка! — сказал он. — Я тебя вполне понимаю. Сам был не прав. Не удержался. И говорил ты всё правильно.

Злой смутно улыбнулся:

— Никто бы не удержался. Такая уж девушка Настя.

И без перехода:

— Я говорил с ней.

Алексей напрягся.

— Она мне сказала, что ты не сам к ней пришёл, — продолжил Семёнов. — А это Митридат тебя к ней отправил, чтобы от возможного ареста уберечь. Типа, в ППД у нас тебя вполне принять могли, под горячую-то руку. А там, она сказала: сама, мол, тебя… Имеет, мол, право как свободная женщина…

Юрка хмыкнул. Не зло. И добавил:

— И потом сказала, что сделала это потому, что любит тебя. А со мной — дескать, потому только, что я твой друг…

Тут уже хмыкнул Алексей. Да, женская логика… Непостижима в принципе…

— Да там и было-то — два разика, — неправильно, видно, поняв его усмешку, попытался успокоить его Юрка. — Я, конечно, надеялся на дальнейшее, но, знаешь…

Он