— То есть я умом понимал, что она на тебя запала… Ну, это я тебе говорил тогда… То есть всё как бы понимал. Но другое дело, когда она сама всё это сказала. Тут уж, как говорится, врач велел: «В морг!».

Юрка ухмыльнулся вдруг широко и открыто.

— Знаешь, как это говорят: ежели находишься в затруднительной ситуации и не знаешь, что выбрать, остановись и подумай. Потом подними правую руку вверх, выжди пять секунд. А после этого резко брось руку вниз и скажи: «Да и хрен с ним!»… Я тут за эти дни подумал, поглядел и понял: всё равно Настя — не моего уровня девушка. В смысле, так… мне с ней всё равно — без будущего. При всех её вольных замашках, она — женщина для любви. Или женщина любви. В смысле…

Он затруднился сформулировать мысль точнее, но Алексей его понял. Юрка при всей своей кажущейся простоте и, так сказать, «боевикатости» был парнем с высшим образованием и с вполне организованным умом. Затруднение его объяснялось примерно теми же причинами, что и Лёшкины мучения при мыслях о Насте. Попросту говоря, она была явлением, которое простого определения не находило.

Сложного, впрочем, — тоже.

Она каждый раз оказывалась разной, Настя. А потому и для того, чтобы понять её и объяснить её поступки, надо было бы искать целый комплекс определений. И не факт, что найдёшь. И не факт, что правильно поймёшь, даже если найдёшь. Ибо могут эти определения оказаться совсем даже противоположного подчас смысла.

В общем, точным формулировкам Настя не поддавалась. Но понять, что имел в виду Юрка, было можно.

— В смысле… — тот всё хватался за это выражение как за якорь. — Я же не жертвенный козлик, сам знаешь. Но ежели в смысле любви, то я сам вижу: тут вы подходите друг к другу. А я не для неё. И она — не для меня. И особенно, когда сама про то сказала…

Ещё пауза. Потом Юрка махнул рукой:

— Короче, командир, считай, что не было тех слов моих. В запальчивости сказал, виноват. Давай забудем про них, и всё открутим назад. Всё опять по-старому. И спину твою буду прикрывать, как свою. И даже сильнее… Во искупление, так сказать…

Алексей сглотнул комок в горле. Услышать от самолюбивого и, бывало, грешившего гордыней Злого такие слова — это реально за душу брало.

Он протянул Юрке руку, тот пожал её. Лёшка притянул его к себе и крепко обнял. Семёнов облапил его в ответ.

Тут, словно специально дождавшись конца разговора, в коридор выглянул Витька Еланчик.

— Ну, вы, там! Вы пиво пить будете или без вас начинать?

И добавил, осклабившись с гнусной многозначительностью:

— …голубки, ити их…

На его курносой круглой роже многозначительность, да ещё с намёком на гнусность, выглядела настолько мультяшной, что нельзя было смотреть без смеха.

— Спасибо, брат, — успел сказать тихо Алексей Юрке и рявкнул грозно Еланцу: — Скройся с глаз, идолище!

* * *

Хлопоты по перетягиванию ребят на новое место службы заняли два дня.

Естественно, командование второй бригады упиралось. Она, почитай, в одночасье лишалась не только удачливого командира разведроты, но и лучших её бойцов. Тем более, как поведал начштаба, были мысли того же Юрку Семёнова назначить её командиром.

По мнению Алексея, да и самого Юрки, это было не совсем правдой. А точнее — практически неправдой. Этакой лёгкой местью за демарш Кравченко. А привирал начальник штаба, как сошлись во мнении разведчики, потому, что при строительстве собственных вооружённых сил республики вполне явственно обозначилась тенденция на командные посты назначать своих, выходцев из Донбасса. Пришлым из России, добровольцам, даже вполне заслуженным, путь наверх становился в известной мере не то что закрыт… но, в общем, затруднён. По крайней мере на уровнях ниже командира батальона.

С чем была связана эта политика, причём именно на уровне полевиков, типа Алексея с Юркой, никто не понимал. Да и Митридат только пожимал плечами. По его словам, по своей линии он о такой команде ЦК ничего не знает. А что решается в армейских кругах, до него, естественно, не доводится. К тому же он сомневался в наличии самой такой тенденции, указывая на многочисленных российских добровольцев в армии ЛНР.

Тем не менее, по слухам, ходящим в армейской среде, — а известно, как здесь трепетно следят за карьерными движениями сослуживцев, — всё обстояло именно так. При прочих равных в командиры предпочитали верстать местных, а не россиян-добровольцев. И, скорее всего, руководствовались простыми прагматичными соображениями. Добровольцы рано или поздно уедут — хотя бы к собственным семьям. А местные останутся. И будут защищать не те или иные благородные и не очень политические принципы, а собственную родину.

Да и не очень хотелось уже Юрке оставаться в бригаде, признался он. Он всё же бывший опер, а не профессиональный военный. Его дело — злодея отловить и обездвижить. На крайняк — завалить качественно, в том числе без помощи огнестрельного оружия. Допросить и расколоть быстро — о, это тоже своих знаний требует, и немалых, хотя и формулируются они малоаппетитно.

Семёнов и этими знаниями обладает. А вот командовать… То есть спланировать выход, разместить, как надо, силы и средства, обернуть засаду противника против него самого — тут Злой, как он сказал, «плавает, как носорог». В том смысле, что носорог подслеповат, а потому предпочитает силу, а не осмотрительность. Но если носорогу при его габаритах его неосторожность проблем не доставляет, то разведчик подобен комарику: не увернулся — прихлопнули. Ну, пусть не комар, а оса — результат тот же.

С Лёшкой Бураном как командиром надёжнее, резюмировал Юрка Семёнов. И с ним согласны были и Витька Максимов, который Еланец, и Вовка Селиванов, который Шрек, любимец всей роты и гордость едва ли не всей бригады. Ещё бы — с его внешностью! Мощный, даже могучий парень, при этом ловкий, как кот, но только кот, похожий на медведя. А главное — лицо! Поменяй эту его красноту на зелень — и будет натуральный Шрек! Из мультика. Сходство было настолько поразительным, что казалось, будто американские художники срисовали своего героя с этого русского парня…

С радостью пошли за Бураном ещё одессит Борька с не одесской фамилией Сидоров и позывным Дядя Боря. И лутугинский весельчак Серёжка Платонов по позывному Ведьмак, бывший «чёрный археолог» и трепетный любитель всевозможного холодного оружия. Он в августе как-то стихийно приклеился к группе Алексея, самодеятельно выйдя на защиту родного посёлка от «укропов». Воевал хорошо. Потом их как-то разбросало, и Кравченко встретился с ним нежданно уже в бригадной разведке,