— Первый — это тот, на который ты уже вступил. Путь религиозного знания. Другой, за неимением лучшего определения, можно назвать дорогой «лидерства».

— Я, кажется, не вполне понимаю… — смущенно пробормотал Тим.

Дискуссию подхватил епископ:

— Тим, наша первейшая задача, как пасторов святой церкви, разумеется, состоит в претворении промысла Божия. Но одновременно мы являемся и земным институтом. Ватикан нуждается в талантливых администраторах. А американская церковь нуждается в том, чтобы ее интересы были в полной мере представлены при Святом Престоле.

Возникла пауза, во время которой Тим судорожно пытался понять цель беседы. К чему они все клонят?

Наконец от имени своих коллег заговорил сенатор:

— Мы бы хотели направить тебя в Рим для завершения образования.

От нахлынувших на него чувств Тим едва смог пролепетать:

— Я польщен… очень польщен. Это значит, я поеду в Североамериканскую коллегию?

Епископ откинулся на спинку кресла и улыбнулся.

— Со временем. Естественно, тебе необходимо будет получить ученую степень в Законе Божием. Но прежде мы были бы рады послать тебя на один семестр в Перуджинский университет для изучения итальянского языка.

— Итальянского? — удивился Тимоти.

— Ну конечно, — отозвался епископ Малрони. — Это же «лингва франка» в Ватикане и у тех, кто там служит, от швейцарских гвардейцев до Его Святейшества.

От изумления Тимоти не знал, что сказать.

— Ты летишь пятого июля, — продолжал епископ как ни в чем не бывало. — Следовательно, у тебя есть две недели, чтобы повидаться с родными и прибыть в Фордхэмский университет, где соберется вся группа.

— Не понял… — переспросил Тим.

— Вы не ослышались, — поддакнул один из присутствующих бизнесменов. — Мы спонсируем обучение четверых талантливых молодых человек, таких, как вы. Молодых правоверных католиков.

Сенатор от Массачусетса добавил:

— Ирландских католиков.

* * *

Тиму было грустно от мысли, что придется расставаться с семинарией — единственным настоящим домом, который он знал. Кроме того, ему очень не хотелось наносить прощальный визит родственникам, даже ради приличия.

А хуже всего было то, что это означало вернуться на место когда-то совершенного преступления.

Делани обрадовались ему, хотя он отнюдь не разделял этой радости. Тетя Кэсси неловко выразила свои чувства:

— Если бы только твоя бедная мать была в рассудке…

Ее муж, воспользовавшись случаем, то и дело поднимал бокал.

— Не каждого священника посылают в Рим — в особенности если он еще не при сане. Поверь мне, Тим, тебя сам Господь избрал. И я тебя за это люблю.

Тимоти отметил, что эту фразу дядька произнес впервые за все годы, что они знали друг друга.

Утро того дня, на который был назначен отъезд, стало для Тима самым счастливым.

У него было такое чувство, будто за все дни, проведенные в Бруклине, он не дышал. Разумеется, он регулярно ходил к мессе и встречался кое с кем из своих прежних учителей, но большую часть времени проводил дома за чтением. Он не мог заставить себя даже просто выйти на Ностранд-авеню из страха столкнуться с кем-нибудь из тех евреев, в чьих семьях он когда-то работал. А в особенности — с Луриа.

Он поднимался в шесть часов, быстро надевал свое облачение, обнимал тетю Кэсси, терпел грубоватые объятия дяди Такка и уходил. Пока он шел пешком три квартала до метро, в воздухе разливался колокольный звон, сзывающий на утреннюю службу.

Он уже начал было спускаться в подземный переход, когда увидел, что ему издалека кто-то машет рукой и зовет по имени.

Это был Дэнни Луриа, который бежал к нему во весь дух с тяжелым портфелем в руке.

У Тима бешено забилось сердце. Хотя он ни разу не видел Дэнни с того самого рокового вечера, он был уверен, что в этой семье его по-прежнему проклинают.

Но вот Дэнни оказался рядом.

— Рад снова тебя видеть, — задыхаясь, сказал он и пожал ему руку. — Надолго?

К великой радости Тима, голос его звучал вполне дружелюбно.

— Вообще-то, уже уезжаю.

— На Манхэттен едешь? — спросил тот.

— Сейчас да, а потом далеко.

— Отлично! Нам по пути, — обрадовался Дэнни. — Как раз по дороге поговорим.

Они спустились в недра станции «Бруклин», и Тим не мог удержаться от мысли, что вот они, двое будущих служителей Господа — католик и иудей, — одеты как близнецы-братья. Единственным отличием было то, что черный костюм Дэнни дополняла шляпа.

Купив по жетону и пронеся свои портфели через турникеты, они вышли на длинную пустынную платформу.

— Уже принял сан? — спросил Дэнни.

— Мне еще несколько лет учиться, — ответил Тим. Сейчас его больше всего занимал вопрос, кто первым произнесет имя Деборы. Одновременно он надеялся, что этого не произойдет. — А ты — уже раввин?

— Мне тоже еще во многом предстоит разобраться — главным образом, в собственной голове.

В этот момент из тоннеля с ревом выкатил поезд. Открылись двери, и они вошли в вагон. Пассажиров почти не было, и они устроились рядышком в углу.

— Ну так что за поездка тебе предстоит?

— В Рим, учиться по программе будущих священников.

— Ого! Доволен, наверное?

— Да, — сознался Тим, с нарастающим беспокойством спрашивая себя, почему Дэнни ни слова не говорит о… о скандале.

— Как твои родители? — осторожно спросил Тим.

— Оба здоровы, спасибо, — ответил Дэнни. И почти машинально добавил: — А Дебора все еще в Израиле.

— А-а… — протянул Тимоти. — Она счастлива? — спросил он, подразумевая: «Она замужем?»

— Трудно сказать… Ее письма — как путевые заметки. Ну, то есть о людях в них ничего нет.

Из этого Тим заключил, что замуж Дебора еще не вышла. Странно, а он был уверен, когда она прибыла в Иерусалим, ее там уже ждал найденный отцом жених.

Несколько минут они ехали молча, слушая лишь шум движущегося поезда.

По выражению лица Тима Дэнни понимал, что тот все еще чувствует себя неловко.

— Знаешь, это глупо, наверное, после стольких лет, но мне жаль, что все так вышло, — тихо сказал он. — Я хочу сказать, из того немногого, что мне Дебора рассказала, я понял, что произошло жуткое недоразумение.

— Да, — с благодарностью произнес Тим и подумал: «Никакого недоразумения не было».

— Она где-нибудь учится? — поинтересовался он, надеясь, что не выходит за рамки приличия.