Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я… примите мои соболезнования, — пробормотал Антон, усевшись.
Лицо графини его ужаснуло. Ольга Лазаревна постарела на десяток лет за один вечер. Лишь глаза остались прежними, и огонек, в них горящий, выдавал чувства матери, потерявшей ребенка: боль, гнев, ярость, жажду мщения. Она молчала и смотрела на Тони. А Чатрышский смотрел на Хомутову с тревогой, а на Тони – с легким недовольством. Антону стало совсем не по себе. Если его в чем-то подозревают, почему не вызвали в следственный отдел?
Ольга Лазаревна прервала молчание:
— Тони, мой мальчик. Обстоятельства таковы, что ты можешь помочь.
— Я с радостью, Ольга Лазаревна, но… — Антон растерянно развел руками. — Мы со Светой… вы же знаете.
— Знаю. Покажи ему снимки, Феликс, — фрейлина обратилась к Чатрышскому.
Тот помедлил, с некоторым колебанием извлек из футляра тяжелый планшет, включил его и открыл несколько папок. Антон взял планшет, вздохнул и принялся листать снимки.
Он и не понял сразу, что видит на фото: место преступления или декорации для театральной постановки. Всматривался, не понимая. И Светлану-то заметил не сразу – она сливалась с обстановкой комнаты, а конкретно с бледным покрывалом на кровати. Выделялись только губы, алые. За то время, пока они пытались встречаться, Тони никогда не видел на Светлане таких ярких оттенков помады.
Антон рассматривал Свету с разных ракурсов, удаляя и приближая изображение нетвердой рукой. Побледневшая Ольга Лазаревна глядела в окно, где в нескольких десятках метров от ее авто съезжались гости к летней резиденции государя.
Девушка лежала на кровати в неестественной позе. Одна рука ее, согнутая в локте, была поднята в воздух, а голова наклонена к плечу. Неестественно уложенные кудри, желтое платье с кружевом и рукавами-фонариками, детский фартук поверх платья, лаковые туфельки с ремешком – то ли маленькая девочка из 50-х годов прошлого века, то ли наряд из странной ролевой секс-игры, а скорее всего, и первое, и второе одновременно.
— Расследование начато, но место преступления в стазисе, — Чатрышский опять покосился на фрейлину с выражением глубочайшего сомнения во взгляде. — До завтрашнего утра. По личной просьбе графини.
— Прошу, — Ольга Лазаревна облизнула потрескавшиеся губы, — Тони, прошу, смотри внимательно. Что-то… что-нибудь. Подсказка!
— Не понимаю, — беспомощно проговорил Антон. — Тот, кто сделал это – безумен! Это все, что я могу сказать. Что это за место?
— Частный дом. Сдавался. — сказал Чатрышский. — Светлана сама его снимала. Судя по показаниям владельца – скорее всего для свиданий. Сделка прошла через сеть. Деньги переводились регулярно. Кто был… кавалером, не ясно. Место глухое, ни камер, ни свидетелей.
Олевский всмотрелся внимательнее.
— Кукла, — вырвалось у него. — И дом… это кукольный домик. Эти тарелки… чашка, она размером с кастрюлю! Все крупное, преувеличенное!
— Совершенно верно, — подтвердил министр. — Очень странная… фантазия.
— Это не случайно. Это… знак. Какой? Не знаю. Света… любила кукол, — дрогнувшим голосом произнесла Ольга Лазаревна. — Играла очень долго, лет до пятнадцати. А потом начала коллекционировать. Заказывала им одежду, обувь. У нее в коллекции имелись уникальные экземпляры. Коллекция пропала. На квартире нет, и ко мне она кукол не привозила. Тони, Света говорила о тебе три дня назад. Мы ведь с ней поссорились, не общались, а потом звонок. Мама, все в порядке. Я со своим любимым, да, я вас познакомлю… позже. Я очень его люблю, но все сложно, — графиня повторила слова дочери, и было видно, как больно ей воскрешать последний их разговор. — Она спешила и нервничала, спрашивала о тебе, упомянула, что хочет поговорить с тобой о чем-то очень важном. Тони, но может… хоть что-то?
— Ничего, — Антон беспомощно покачал головой.
Снимки завораживали. Жуткая постановка, на грани реальности… и невыразимо притягательная своим совершенством, точностью деталей, скрупулезностью воплощения.
— Рука, — пробормотал Антон, вглядываясь в кукольную позу Светы и ее до ужаса прекрасное лицо… фарфоровое и словно полупрозрачное. Он начал приходить в себя, голова заработала, на диво ясно. — Сначала стазис, а потом трупное окоченение?
— Верно определено, — кивнул Чатрышский, глядя на Тони уже по-другому, с интересом и даже одобрением. — Этот ублюдок – маг.
— Следы коловрата? Отследить посуду, предметы интерьера, одежду? Реконструировали что-нибудь?
— Работаем. Личная просьба государыни, на которую произвело впечатление ваше расследование у таксидермиста, господин Олевский. Восстановите хоть что-то. Наши эксперты не справились, там наложение временны́х слепков. Ваши исследования… вы ведь с этим работаете?
— Уже не работаю.
— Все будет, — обещал министр. – Только согласитесь.
— У меня работа. И агентство, — Антон покачал головой – он не может подвести Богдана. — Есть клиенты.
— Работайте параллельно. Мы поможем. Дотации, инструментарий, разрешения, даже голема вам выделим. Официально дело в Отделе тяжких, а вы… параллельно.
— Хорошо. Могу я… своими глазами?
— Для соблюдения протокола поприсутствуйте на балу, а позже я пришлю человека из Отдела, отличный специалист, экзо-форензик (*). У вас время до девяти утра. И подпишите бумаги. Неразглашение и все такое. Да, — Чатрышский озабоченно потер лоб. — Для расследования особо тяжких ваше агентство должно получить специальный статус. Завтра в полдень явитесь за ним в Службу Общей Безопасности при царском дворе. У вас ведь имеется офицерское звание?
(*экзо-форензик – криминалист, специалист по посмертным изменениям ауры человека)
— Да.
— Отлично. Это не займет много времени. Итак, вы согласны помочь следствию, господин Олевский?
— Да, — твердо повторил Антон, вглядываясь в фото.
Кукла. В кукольном домике.
— Спасибо, мой мальчик, — тихо сказала Хомутова.
Распорядитель деликатно отделил нас от толпы входящих в зал и повел куда-то в левое крыло. Идти пришлось быстро. Мы стучали каблуками и пытались на ходу рассмотреть величественный интерьер дворца.
— Во всем этом великолепии чувствую себя, как… — Марьяша нервным движением подобрала подол, — … деревенщина без вкуса и манер.
Платье у нее и впрямь было неудачным: оно открывало мощные плечи подруги, еще больше приподнимало ее и без того высокую грудь, а красивую тонкую талию, напротив, скрывало. К сожалению, найти что-либо подходящее в сети за столь короткое время нам не удалось.
Меня мой образ тоже не радовал. Он был … вычурным. В салоне мне высоко подняли волосы, согласно последнему писку моды поместили под них шиньон и украсили прическу шпильками с драгоценными камнями. Ресницы были моими, родными, но от количество туши сверху и снизу временами казалось, что в очередной мой блымк я просто не смогу их разлепить.