Трамвай качнуло на стыке рельсов. Шестипенсовик упал на пол и закатился под сиденье темноволосого мужчины. Джессика замаскировала вырвавшееся ругательство тяжелым вздохом.

– Секундочку, – сказал темноволосый. Он наклонился порыться среди окурков под сиденьем. Полы смехотворно тяжелого пальто распахнулись. За пояс брюк был заткнут блестящий от масла черный револьвер.

Когда Джессика вошла в улыбчивую парадную дверь дома № 20, на верхней площадке лестницы горел свет. Это вряд ли был добрый знак. Если отец засиделся допоздна, что-то сдохло в лесу. Он позвал дочь в кабинет тоном, который как бы намекал, что не стоит будить домашних.

Его лицо так же не предвещало ничего хорошего.

– Сегодня вечером мне позвонили.

– Рада за тебя.

– Это был мистер Мэнган. Очевидно, свидетелями твоего представления были все клиенты, которые пришли пообедать. Он дал понять в весьма недвусмысленных выражениях, что это последний – самый последний раз, когда подобное сойдет тебе с рук.

Это был еще один давний фронт затянувшейся войны.

– Ой, да ладно, ты же не всерьез…

Но он был серьезен.

– Правда, Джессика, так больше не может продолжаться. Ругань, ложь, нарочитая вульгарность. Лишь вопрос времени, когда ты оскорбишь какого-нибудь клиента. С этим точно надо что-то делать.

– Ты всегда так говоришь.

– Увы мне. На этот раз, однако, я перешел от слов к делу. Записал тебя на прием к доктору Руку, специалисту по проблемам подростков, психологу.

– По-твоему, я проблемный подросток? Госпадибоже, пап.

Он вздохнул, подняв руки в жесте смирения.

– Встреча назначена на утро субботы. Одиннадцать часов.

– Да твою ж м… – Затем она разглядела в позе и взгляде отца отчаянную готовность обороняться и, поскольку действительно его любила, сказала: – Ну ладно, я пойду. Может, будет весело. Поди знай…

3

Человек, способный назвать Скотти Кромлина, любимца мисс Фэншоу, моей престарелой секретарши, «маленькой чепухней», да еще и глядя прямо в ее каменную физиономию, достоин моего вечного восхищения и в некотором роде профессионального уважения. Я с нетерпением ждал первого сеанса с Джессикой Колдуэлл.

Описанная ее родителями картина готовила к тому, чтобы узреть некоего монстра, извергающего брань и оскорбления, страдающего непреодолимым влечением ко лжи и бахвальству. Вообразите мое изумление, когда в приемной я обнаружил (и даже не заметил мрачный взгляд мисс Фэншоу) не какую-нибудь дублинскую рыночную хабалку с обветренными щеками и опухшими губами, а девушку почти ангельской красоты и манер (если не считать явно неангельский изгиб рта и блеск в глазах), обладательницу очаровательного плавного акцента Южного Дублина.

Каждый психолог должен быть в какой-то мере мастером изысканного притворства и мягкого обмана; предстояла бодрящая схватка лицом к лицу – ее врожденный талант против моей профессиональной подготовки. И у меня не было сомнений, кто выйдет победителем.

Девушке удалось вывести меня из себя на самом первом тесте. Я показывал ей стандартный набор чернильных клякс Роршаха. Джессика изучила первую карточку со всех мыслимых сторон, прежде чем объявить: «Два котенка». Вторая карточка, после небольшого усилия, принесла тот же результат: «Два котенка». Третья: «Два котенка». Четвертая, пятая, шестая – аналогично. Я напомнил ей, что надо говорить первый вариант, который пришел в голову.

– Это и есть первый.

– Каждый рисунок похож на двух котят?

– Да. А что не так?

– Может, они еще на что-нибудь похожи?

– Например?

– Ну, вот эта картинка напоминает мне… э-э… по-моему, она выглядит как нечто эротическое.

– А мне не кажется, что тут изображено нечто эротическое. Тут нарисованы два котенка. С чего вдруг вы увидели в рисунке эротику?

– Ну, он напоминает мне вагину.

– Ого, а вы грязный старикашка. Если бы мама знала, что посылает меня разглядывать грязные картинки…

Мы приступили к тесту на словесные ассоциации, который обернулся еще бо́льшим фарсом, чем черные кляксы. Джессика явно оценила мои способности и мастерски переиграла наш диалог таким образом, что я давал непристойные и двусмысленные ответы, а она поджимала губы и укоризненно говорила: «Ох, мистер Рук!»

Но, может быть, у старого пса еще осталась в запасе пара трюков.

– Что ж, Джессика, мне ясно, с помощью обычных психологических тестов мы ничего не добьемся, поэтому вот как поступим: если ты согласна, я введу тебя в легкий гипнотический транс, и мы вернемся к событиям и инцидентам из твоего детства – к тому, что ты, возможно, давно забыла или похоронила в подсознании. Оно может объяснить, почему ты так увлеклась антиобщественным поведением.

– Я даже не знаю. С чего мне верить, что вы чего-нибудь не учудите, пока я буду в вашей власти и совершенно беспомощна? Судя по всему, вы вполне можете оприходовать хоть пять девушек за день, и они исполнят любой ваш каприз.

Я чуть не взвился на дыбы, а потом увидел дьявольскую искорку в ее глазах.

Она откинулась на спинку стула, широко расставив ноги и сцепив пальцы на затылке.

– Откровенно говоря, мистер, я не возражаю против того, что вы затеяли. Вам достаточно просто посмотреть на меня своими сумасшедшими очами…

На самом деле ей не нужно было смотреть в мои сумасшедшие очи. Я воспользовался надежным, испытанным инструментарием: мальтийским крестом и лампой. Джессика легко поддалась гипнозу и очень быстро достигла глубокого и комфортного транса. Гипноз позволяет узреть события и объекты, сохранившиеся в воспоминаниях, в совершенно ином свете. В ходе углубления в прошлое я столкнулся с чередой фрагментов, которые сами по себе были банальными, но приобрели особый смысл в трансе: пробуждение в канун Рождества, когда обнаружилось, что в доме полным-полно незнакомцев, которые собрались вокруг нарядной елки; прикосновение к волосам в «Поезде призраков», аттракционе в Брее; две щетки для волос: та, которая с красной накладкой, изображала Граттана, а та, которая с зеленой, – Парнелла [41]; фарфоровая кукла в окне подвального этажа; лошадь, упавшая замертво на Северной кольцевой дороге, и лебедка, затаскивающая ее в фургон живодера; ужасная боязнь клоунов; надолго запомнившийся кошмар про лифты универмага «Суитцерс». Мы продвигались в обратном направлении, сматывая годы, словно нить в лабиринте, – семь лет, шесть, ее пятый день рождения, как вдруг она возьми и скажи:

– Дальше не могу.

– В каком смысле не можешь?

– Не могу, и все тут. Как будто там стена поперек моей жизни, и я не могу перебраться через эту стену. Я застряла. Прохода нет.

– Сколько тебе лет? – спросил я, поспешно делая заметки в блокноте.

– Думаю, около четырех с половиной.

До чего же поразительно это состояние сознания, именуемое гипнозом: как будто наша жизнь в некотором роде картинная галерея, по которой мы путешествуем, сохраняя разум взрослого человека. Стена. Очень, очень интересно. Я решил, что мы увидели