Он снова повалился на матрас и невидящими глазами уставился в потолок. Она ушла. Ушла, потому что не любит его. Не ушла, а сбежала. Без денег и его королевского завтрака. Не простившись. Не поцеловав его на прощание.

Почему?

Он чувствовал, как боль накапливается в его сердце, превращаясь в какое-то взрывоопасное вещество. И ждал, что, накопившись, оно само по себе взорвется и разнесет в клочья и его измученное сердце, и эту пустую комнату, и весь этот мир, который он так бережно выстраивал, надеясь, что она поселится здесь вместе с ним.

Но она ушла. Ушла, даже не подумав о том, как он будет жить без нее.

Он пролежал на матрасе все утро. Его сердце так и не взорвалось, а боль продолжала накапливаться и медленно убивать его. В полдень, уже почти неживой, он встал с матраса, сходил в туалет, а потом залез под холодный душ и простоял под ним полчаса как истукан.

И только после душа понял, что ему тоже нужно куда-то уйти. Сбежать из этой пустой комнаты, от этой ноющей боли.

А чтобы это стало возможным, нужно найти ключи от мотоцикла.

Он полез в шкаф и перерыл карманы всех рубашек. Он всегда носил ключи от мотоцикла в кармане одной из рубах. Но почему-то теперь ни в одном из них ключей не оказалось. Он плюнул на ключи и вышел на веранду.

А что, если она у Према? — закралось ему в голову страшное подозрение. Сегодня выходной, Прем не работает. Может, они сидят теперь у него, пьют чай, и она улыбается ему своей русалочьей улыбкой?

Энди бросился к двери соседа и заколотил в нее кулаком.

— Привет, Энди! — послышался из-за двери спокойный голос Према. — Дверь открыта, заходи!

Энди ворвался. И увидел удивленные глаза Према, который, как всегда, сидел за письменным столом перед раскрытым фолиантом. И кроме Према и фолианта в комнате никого не было.

— Что с тобой, Энди? — встревожился Прем, вставая из-за стола. — На тебе, приятель, лица нет. Что случилось?

— Не знаю, но я, кажется, сошел с ума. Эта Русалка… Она сбежала… — пробормотал Энди, запустив пальцы в волосы.

— Как сбежала? Когда она могла сбежать? Ведь я утром слышал, как вы куда-то укатили на твоем байке…

— Мы никуда не укатывали, Прем, — ответил озадаченный Энди. — Я спал, а когда проснулся, ее уже не было. Она сбежала.

Прем зачесал затылок.

— Интересно… Выходит, и у меня не все дома, потому что утром я слышал, как во дворе завелся твой байк.

Энди выбежал на веранду и, свесившись через перила, оглядел двор. Убедился, что его мотоцикл исчез.

— Она угнала мой мотоцикл! Прем, она сбежала от меня на моем собственном байке! — отчаянно, едва не плача, прокричал он.

Прем подошел к нему и по-дружески похлопал по плечу.

— Успокойся, Энди, она не сбежала. И байк твой не увела. Она просто одолжила его у тебя и поехала покататься. Она вернется.

И стоило Прему сказать это, как со двора послышалось громкое механическое кудахтанье. Энди снова бросился к перилам веранды.

— Ну что я тебе говорил? — послышался из комнаты веселый голос Према. — Беги встречать!

Но Энди никуда не побежал. Он прислонился спиной к краю террасы и стал молча наблюдать, как она умело загнала мотоцикл во двор, заглушила мотор и стащила с головы шлем. Потом тряхнула головой, освобождая из плена свои необузданные, как она сама, пряди.

Она вернулась. И вернула ему жизнь. И все же… Даже несмотря на то, что он снова чувствует себя живее всех живых, ей эта выходка даром не пройдет. Ей, видите ли, покататься захотелось, и ей плевать, что он за это время мог свихнуться!

Он слышал на лестнице ее приближающиеся шаги и ждал. Пусть появится! Пусть попробует пронзить его своими русалочьими глазами! Пусть сколько угодно улыбается! Пусть даже попробует повиснуть у него на шее и поцеловать! Пусть…

Но она уже стояла перед ним, смотрела на него русалочьими глазами и улыбалась.

— Ну не злись, Куку, — прошептала она, целуя его в щеку.

— Не злился бы, если бы ты предупредила.

— Но ведь ты спал.

— Могла разбудить. Или еще вечером перед сном сказать, что тебе утром куда-то нужно. Я уж не спрашиваю, куда…

— Но ведь я вчера заснула…

Конечно, он помнит. И все прекрасно понимает. Она забыла. И хотя у него еще оставалась куча вопросов к ней, они все теперь казались мелкими и глупыми. Потому что он ждал, что она наконец скажет ему о самом важном. Например, почему она здесь? С ним? Ведь она здесь не потому, что у нее нет денег и ей некуда больше идти…

— Ну не злись, Куку, — продолжала она. — Мне нужно было срочно продлить визу. Она у меня вчера закончилась…

— И это все?

— Нет.

— Что же еще?

Она отвела глаза в сторону.

— А ты лучше спроси меня, зачем я ее продлила? И вообще, зачем я здесь?

Его сердце замерло. Даже, казалось, совсем перестало биться.

— Зачем ты здесь, Русалка? — спросил он тихо, боясь собственного голоса.

— Я здесь, потому что не нашла другого такого, как ты. Потому что таких, как ты, больше нет. Потому что таким, как ты, можешь быть только ты. Ты один такой, Куку. Вот почему я здесь. И я собираюсь остаться здесь с тобой. Понимаешь? Остаться навсегда!

Навсегда! — прокатилось эхом в его ушах. Навсегда? — переспросил он себя, хотя она и отчеканила это слово так, будто это был приказ высшего небесного суда, приказ самой судьбы.

И разве этого мало? Он снова был ошарашен. Ошарашен от счастья. От того, что свершилось невозможное.

Он не мог больше ни говорить, ни слушать. И поэтому сделал то единственное, на что оказался теперь способен: он подхватил ее на руки и стал вместе с ней кружиться по террасе. И она, повиснув у него на шее, запрокинула назад голову и огласила округу своим звонким русалочьим смехом.

А потом он принес ее в комнату, и они повалились на кровать, и он целовал ее. Задыхаясь от счастья, надеясь, что теперь сможет делать это каждый день, каждый час… До конца жизни…

Если только не задохнется сейчас от восторга.

Вернувшись под вечер из «Городского рая», Энди вошел в свою комнату и понял, что до сих пор употреблял слово «бардак», имея очень слабое представление о том, что это такое на самом деле. Похоже, раньше он никогда еще настоящего бардака не видел. Потому что настоящим бардаком наверняка было то, что теперь творилось в его комнате. Ее вещи, которые она перевезла из гест-хауза, были разбросаны по всей комнате: они лежали, висели, валялись, ютились по углам. Это были джинсы, брюки, юбки, блузки, футболки, туфли, ботинки… Лифчики, трусики, носки. А кроме них повсюду, на всех плоских поверхностях, включая пол, стояли старинные статуэтки, горшки и вазочки. А кроме них были еще книги, которыми, если сложить их в одну стопку, можно было бы подпереть потолок. Если, конечно, он вдруг начнет падать.