Зато из кухни вкусно пахло. Так вкусно, что у Энди потекли слюнки, даже несмотря на то, что он недавно поел.

Он не удержался, пробрался в кухню и обшарил кастрюли. Обнаружил еще горячий суп из шпината, овощное рагу и картофельное пюре. Теперь оставалось обнаружить саму хозяйку.

Но это, насколько он знал, было гораздо сложнее, чем найти суп, и даже сложнее, чем найти теперь что-либо в его комнате. Он сел на кровать и задумался.

У Према ее быть не могло, потому что на его двери висел замок. У хозяев? Хозяева приходят с работы, когда уже темно. Значит, оставался только один огромный, широко раскинувшийся по долине город Катманду. Она наверняка где-то в нем. А поэтому и неважно где. Главное, что она совсем близко…

Он просидел на кровати минут десять, счастливо и загадочно улыбаясь, пока ему в лицо не плеснули лучи заходящего солнца.

Где же может быть его Русалка? Конечно, поклоняется Солнцу!

Энди взлетел по лестнице на крышу. И, щурясь от солнца, увидел бабочку…

Она порхала по крыше и ничего не видела, потому что уже давно была ослеплена закатом. И это была очень необычная бабочка. У нее были длинные светлые волосы, которые порхали вместе с ней. А еще она была в коротком платьице на тонких бретельках, которое едва прикрывало ее бедра.

Но откуда у бабочки могли взяться такие длинные, точеные великолепные ноги? — спросил себя Энди и, наконец, узнал в бабочке свою Русалку.

А она порхала. А иногда останавливалась, продолжая порхать одними руками, как будто купалась в янтарных лучах заходящего солнца. А еще она иногда подставляла лучам свое лицо и замирала. Как будто ждала поцелуя.

Энди поймал момент, когда она остановилась, подкрался к ней сзади и нежно обвил руками — повязал ей крылышки. Но она даже не вздрогнула. Она только доверчиво вздохнула и обмякла. Узнала его руки, его тепло.

— Я так хочу этого… Так безумно хочу этого с тобой, Энди… — прошептала она неожиданно.

Он замер. Потому что снова был ошарашен. Она впервые назвала его по имени! И произнесла его так же, как обычно произносит «Куку», — ласково, насмешливо. Но не это главное. Главное, что она хочет его. И хочет прямо здесь, на крыше. Так в чем же дело? Разве теперь что-то может быть невозможным?

— Не проблема, Русалка, — прошептал он в ответ, склонившись к ее ушку. — Я тоже очень хочу этого с тобой. Еще безумнее, чем хочешь ты. Веришь?

— Верю, — вздохнула она. — Но сначала я должна тебе в чем-то признаться…

— Признавайся побыстрее, потому что я не могу больше ждать.

Он принялся осыпать мелкими поцелуями ее длинную шею и услышал, как она снова вздохнула.

— Я боюсь… — наконец послышался ее ответ.

— Чего? Чего ты боишься, Русалка? Боишься, что это не будет так же хорошо, как… — Он осекся и больно укусил себя за язык.

Проклятье! Ну почему он до сих пор не может ей простить того, что было в прошлом? Ну почему эта его идиотская уязвленная мужская гордость вечно встрянет и обидит ее?

— Прости, Русалка. Прости, прошу тебя… — забормотал он, чувствуя, как она ускользает из его рук.

Но она повернулась к нему лицом и снова позволила его рукам пленить ее. А еще увидеть в ее дерзких глазах огонь. Много огня.

— Не проблема, — сказала она тихим, но твердым голосом. — Потому что с Пьером у меня ничего не было. Ни хорошего, ни плохого. Понимаешь?

Он не был уверен, что понял ее правильно.

— То есть… как ничего?

— А вот так. Ничего. Потому что я кое-что из того, чему меня учила мама, усвоила. А она советовала мне не отдавать себя первому попавшемуся придурку. Правда, я не сразу поняла, что Пьер придурок. Ушло много времени, пока до меня дошло. Вот… Поэтому у меня никогда еще ни с одним мужчиной этого не было. Понимаешь?

Она смотрела на него абсолютно невинными глазами, и он чувствовал себя абсолютным дураком. «Куку» в бесконечной степени. Он готов был задушить ее от счастья.

— А ну-ка посмотри еще раз мне в глаза, маленькая плутовка. Скажи, ты опять что-то задумала? Еще один сюрприз?

— Теперь уже не сюрприз, — ответила она со стыдливой улыбкой. — Только не говори потом, что я тебя не предупреждала. И не смей упрекать за неопытность…

Он больше не мог смотреть в эти дерзкие глаза, не мог больше видеть эти издевающиеся губы. Он набросился на них и проглотил вместе со всеми их насмешками, недоговорками, издевательствами и сюрпризами. Он больше не мог справиться с огнем, который вспыхнул в его крови.

Как голубки, тычась друг в друга жадными, ненасытными губами, они опустились на колени, прямо на жесткий цемент крыши. Он сдернул тонкие бретельки с ее плеч и окунулся с головой в ее кремовые полные груди.

И в этот миг прямо над их головами, в пронзенных последними лучами солнца тучах пророкотал гром. А потом из этих туч на их бездумные головы повалились тяжелые капли дождя.

Но им было абсолютно наплевать на дождь. Они купались друг в друге, глотая дождевые струи, как счастливые слезы.

Энди сидел в комнате на кровати и пытался переварить все, что он за последние сутки натворил.

А в это время его Русалка, сияя ярче солнца, вышагивала по террасе и прижимала к уху свой вновь обретенный мобильник.

— Одиль? Наконец-то! — радостно прокричала она в телефон.

— Это ты — «наконец-то», — послышалось в ответ ворчание подруги. — Совесть имела бы. Опять на месяц потерялась. Ты жива?

— Жива. Только осталась совсем без головы.

— Нашла, чем удивить. Не помню, чтобы она и раньше у тебя имелась. Ну как ты, Астрид? Когда заявишься домой?

— Не скоро.

— Что значит, не скоро?!

— Не скоро, значит, не скоро. А если ты очень соскучилась по мне, лучше сама приезжай сюда. Тем более что для этого есть повод: я выхожу замуж.

— Что? Замуж? Астрид, я думала, что ты из-за своей головы такая глупая, но без головы ты оказалась еще глупее. Ты выходишь замуж? За этого…

— Нет, Одиль, за того. За того, которого ты сама мне сватала. Помнишь, на Корсике?

— За «куку»? Вы встретились и собираетесь пожениться? Это правда?

— Правда, Одиль! Ну порадуйся же за меня наконец!

В телефоне повисло молчание. Потом сквозь всхлипывание снова прорезался голос Одиль — тихий и взволнованный.

— О, Астрид, это больше, чем я способна перенести. Я через неделю буду у тебя. Целую. — Из телефона раздалось чмоканье.

— Я люблю тебя, Одиль.

А я люблю тебя, Русалка, подумал, счастливо усмехнувшись, Энди. Такую, как ты есть. Невыносимую. С сюрпризами.

Он вспомнил, как всю прошлую ночь беспомощно тонул в пучине русалочьей любви. В ее ласках, в ее стонах. В ее жарких шепотах и беззаботном смехе. Сначала на крыше под дождем. А потом в этой комнате, которая под натиском ночной бури превратилась в еще более немыслимый бардак. Но этот бардак был таким милым и уютным, потому что в нем все было на своих местах. Как и в душе Энди.