Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но всё переменилось, когда приехала Вика. Отец будто помолодел, стал более подтянутым, начал улыбаться. Мы с дедушкой понимающе переглянулись. А когда Виктория сняла пуховик, дед одобрительно присвистнул. У неё было на что посмотреть.
Небольшая заминка случилась, когда папа представлял её нам.
– Познакомьтесь, это Виктория, – бодро начал он и замялся, – моя…
– Подруга? – подсказала я.
– Да, моя подруга.
– Очень приятно с вами познакомиться, юная леди, – дедушка галантно пожал её пальцы, а затем поцеловал тыльную сторону запястья.
Вика смущённо покраснела. И я подумала, что, если у них всё будет серьёзно, то она приживётся в нашей семье.
Перед ужином они с отцом уединились в его комнате, якобы для проведения каких-то процедур. Но спустились вниз уж больно довольные, и я заподозрила неладное.
– Виктория, – обратилась к ней, когда мы все собрались за столом, – а папе уже можно заниматься сексом?
Она поперхнулась и закашлялась.
– Алиса! – возмущённо вскричал отец и тут же бросил смущённый взгляд на свою медсестру.
Дедушка тоже кашлял, стараясь скрыть смех.
– Ещё нет и можно будет нескоро, – всё-таки ответила Вика и тоже быстро взглянула на отца, – месяца полтора точно, может, два. Вы не волнуйтесь, я не подвергну его здоровье опасности.
Так, они оба краснеют как школьники. Чем же тогда эти голубки занимались в папиной комнате?
Я знаю, что бестактно было спрашивать вот так в лоб, но сам бы он мне ни за что не ответил. И это вполне естественно, что дочь волнуется за своего отца.
Спасибо дедушке, который сумел сгладить возникшую неловкость швейцарской историей об одном русском товарище, который, слишком много приняв на грудь, принял горничную за девушку лёгкого поведения. Фрау, на которую он положил глаз и руку, была мощной женщиной и к тому же владела навыками самообороны. В общем, она выбросила наглеца с балкона, который как раз был открыт по случаю проветривания. К счастью, номер находился на первом этаже, и под окнами намело большой сугроб, в который наш соотечественник благополучно провалился. Причём горничной пришлось ещё помогать его вытаскивать.
Мы от души смеялись над мощью швейцарских женщин. Как вдруг дедушка и отец, сидевшие напротив нас с Викторией, вдруг замолчали. Они смотрели куда-то позади меня. Я обернулась.
Ну конечно! Кто бы сомневался, что он появится в самый неподходящий момент и всё испортит.
– Добрый вечер, молодой человек, – произнёс дедушка, почему-то не удивляясь и не спрашивая, кто это и что он здесь делает. – Вы присоединитесь к нашей трапезе?
– Благодарю за приглашение, но, к сожалению, не могу. Мне нужно поговорить с Алисой. – Борисов смотрел на меня. В его глазах была тоска, надежда и ещё что-то, чему я не находила названия.
Я словно заледенела и не могла оторвать от него взгляда, но при этом подняться с места тоже была не в силах.
– Алиса? – вопросительно произнёс отец, и его голос вывел меня из ступора.
Ну конечно, не стоит устраивать скандал за столом, к тому же перед гостьей.
Я подняла с колен полотняную салфетку и, комкая её в руках, прошла мимо Вадима. Скорее почувствовала, чем увидела, что он последовал за мной.
Миновала гостиную, решив, что она расположена слишком близко к столовой, и наш разговор при желании можно услышать. Поэтому я направилась к дальней комнатке, которую в нашем доме называли библиотекой, хотя вряд ли она выполняла эту функцию. Здесь я делала уроки, когда училась в школе.
Я остановилась посреди комнаты, продолжая комкать салфетку. Заметила, что делаю. Удивилась, зачем унесла её с собой, и бросила на стол.
Ни сил, ни решимости повернуться к Борисову у меня не было.
– Алиса, – я почувствовала, как его руки ложатся мне на плечи, а волос касается тёплое дыхание.
Я замерла, не в силах шелохнуться. Сердце бешено стучало, грозясь выскочить наружу. Мне так хотелось обернуться, прижаться к Вадиму, спрятаться у него на груди. Но я не была уверена, что он не оттолкнёт меня снова. Не прогонит в тот момент, когда мы станем близки, когда я начну ему доверять. Я знала, что это окончательно разобьёт мне сердце, и поэтому не могла позволить себе на что-то надеяться.
Я сделала шаг вперёд, освобождаясь от его прикосновений.Руки послушно соскользнули с моих плеч. Почему-то стало зябко.
– Зачем ты пришёл? – хотелось надеяться, что голос мой был спокоен и холоден, но он, скорее, срывался от напряжения.
– Я хочу поговорить с тобой. – он больше не пытался меня трогать.
– Говори и уходи, – я боялась обернуться, чтобы не видеть его просящего взгляда.
– Мне очень жаль, что я тогда сорвался, – он произносил это так медленно, будто каждое слово из него кто-то вытаскивал. – Мне правда жаль.
– Если это извинение, – хмыкнула я, – то оно не принимается.
– Алиса, – он сделал шаг ближе и оказался совсем рядом с моей спиной, почти касаясь её, но словно не в силах перейти некую черту, не позволяющую обнять меня, прижаться и начать исступленно целовать. – Дай мне ещё один шанс.
– Нет. – голос был твёрд, но кто бы знал, каких титанических усилий мне стоило, не позволить слезам всё испортить.
Я так и не повернулась. Только слышала его шаги, удалявшиеся от меня. Я дождалась, когда они окончательно стихнут, и только тогда заплакала.
32
Но долго убиваться я себе не позволила. Какой смысл плакать по тому, чего не может быть никогда?
Зашла в ванную на первом этаже, умылась, немного привела себя в порядок и вернулась в столовую.
Там царила неестественная тишина. Все сидели на своих местах за столом. Перед отцом лежал вскрытый большой белый конверт, а в руках он держал какие-то бумаги, внимательно их изучая.
Когда я вошла, все глаза устремились на меня. Конечно, я понимала, что мои слёзы и их причина не стали ни для кого секретом, но собиралась делать невозмутимый вид.
Поэтому так удивилась, когда папа протянул мне бумаги.
– Он подписал, – в голосе отца сквозила растерянность. – «Герер» снова принадлежит нам.
– Что? – слова будто проходили сквозь меня, не позволяя ухватить их смысл.
– Дай мне, – дедушка забрал у отца бумаги.
А я переводила взгляд с одного на другого, не понимая, что происходит. Я ведь прогнала его. Почему тогда он это сделал? Это неправильно. Борисов должен был поступить совершенно иначе. Объявить нас банкротами, унизить, растоптать, выгнать из дома…
– М-да, протянул дедушка, – Вадик всегда
