хитросплетению проводков. Цепь замкнулась, и рынок взорвался.

Из контейнерных шпалер, прорываясь сквозь наэлектризованную слухом толпу, выскочили плотные стаи, целеустремлённых и ярящихся крепких молодых людей. Подбадривая друг друга рыком и вскриками, они прямиком бросились к запасным воротам.

Громов и Эдик уже успели дотащить свою ношу до ларька с шаурмой. Оставался последний рывок. Метра три — и спасительная калитка.

— Все, Эдька, дальше сам!

Громов освободился от груза. Шагнул навстречу зевакам, сопровождавших их от самого места захвата.

— Так, граждане, что кому не ясно?! — Он выставил на всеобщее обозрение красную корочку удостоверения. — Уголовный розыск. Задержан опасный преступник.

— А бить зачем?! — выкрикнул истеричный голос из задних рядов.

— Тебя били?! Вот и заткнись, урод!

Громов шагнул на толпу. Толпа отступила, сделалась плотнее и намертво закупорила дорожку, ведущую к калитке. Чего, собственно, и добивался Громов.

Подлетевшая стая «народных дружинников» врезалась в пробку, но глубоко проникнуть не смогла.

Громов через головы успел мельком разглядеть морды тех, кто протискивался сквозь толпу. Драка предстояла зверская.

— Что стоите, гаси его! — уже бросил клич все тот же мерзкий голос.

Толпа заколыхалась, расталкиваемая рвущимися в драку «дружинниками». К удивлению Громова первым толпа выплюнула мента. Без фуражки, зато в полной форме и даже в бронежилете с автоматом. Прапор был мордаст, краснорож и дико зол. Он без предисловий сразу же попытался вцепиться в Громова.

Громов кошачьим прыжком разорвал дистанцию.

— Полегче, прапор! Я из угро.

— А мне …ать, откуда ты! — взревел прапор. — Это моя «земля», ясно?! Я тут хозяин, понял, козёл?!

— Сам ты козёл на подсосе! — процедил Громов.

Прапор, безусловно, давно и сытно кормился с руки негласных хозяев рынка, и сейчас прибежал впереди «дружинников» отрабатывать хозяйский харч. Правда, само собой, встала прапору поперёк горла. Он захрипел, перекошенная рожа налилась дурной кровью, и со всей своей дурной силой он рванулся в атаку.

Громов качнулся назад, перехватил тянущуюся к нему руку, поймал в болевой захват толстый мизинец прапора и до хруста заломил.

Дикая боль на секунду парализовала прапора. Следом резкий удар врезался в голень, лишив равновесия. Громов с шага перенёс вес тела на опорную ногу и плавным движением вскинул руки. Двойной удар кулаками пришёлся в грудь и лицо прапору. Импульса хватило, чтобы сорвать с ног центнерную тушу и плашмя швырнуть в толпу. Прапор, рухнув, утянул за собой человек пять. Остальные в страхе отпрянули.

Горячие горские парни, наконец, протолкались к своей цели, и наскочили на Громова, как свора фоксов на кабана. Бить собирались всерьёз, всем, что заготовили заранее, и тем, что впопыхах подхватили с прилавков.

Громов включил боевые рефлексы на полную мощность. Кто успел отпрянуть, тот уцелел. Кому не повезло, того смяла, перемолола и выплюнула на асфальт адская мясорубка.

Громов замер посреди круга, образованного неподвижными телами, ожидая новой атаки. Ее не последовало. От ненависти, источаемой горскими бойцами, нерешившимися на атаку, можно было задохнуться. Но Громов только растянул в улыбке губы.

— Ну что, шакалы, носы воротите? Подходи, я жду!

Никто не пошевелился.

У ног Громова скрючился некто с разбитым в кровь лицом. Лежал ничком, выставив в сторону правую руку. Пальцы все ещё сжимали нож.

Громов поставил каблук на пальцы. Надавил так, что хрустнули кости.

Все вокруг замерли, как приклеенные.

Громов провёл взглядам по узким, темным от злобы лицам.

— Потом объясните этому козлу, что ношение холодного оружия чревато…

Он не успел договорить. Из распахнутой калитки грохнул бас Боцмана.

— Стоять, бля, и не дышать!! Кто дёрнется, завалю!

Громов оглянулся. Боцман, раскорячившись по-фэбээровски, изготовился к стрельбе. При его комплекции поза смотрелась весьма забавно. Правда, выражение лица Боцмана к веселью не располагало.

— Гром, давай ко мне! — прохрипел он.

Громов в два прыжка преодолел разделявшее их расстояние. Нырнул за спину Боцмана. Наскоро осмотрел подступы к рынку и стоянку машин. Этот путь отхода почему-то перекрыть не успели. На выезде из тупичка замер силуэт «шестёрки»: Антон с Эдиком увозили кавказских пленниц. Им осталось только вырваться на главную дорогу, проскочить светофор, а там и до родного отделения — рукой подать.

«Рыночные урюки — ерунда. Вот если сейчас за своих «чехи» впишутся, от нас только фарш останется», — мелькнуло в голове Громова.

— Делаем ноги, Гром! — пропыхтел на ходу Боцман.

Бегать Громов умел и любил, но сегодня, видимо, Боцман решил поставить рекорд скорости в беге на короткую дистанцию для лиц с излишним весом. Косолапым паровозиком он первым докатился до неказистого вида «девятки». Успел плюхнуться на водительское сиденье и распахнуть дверцу для Громова.

«Девятка» завелась «с полпинка». Боцман удовлетворённо гугукнул и плавно тронулся с места. Перед лобовым стеклом промелькнул чугунный частокол рыночного забора, запертые ворота и щель калитки, в которую, высунули головы наиболее рисковые и любопытные граждане.

Боцман показал им оттопыренный средний палец.

— Выкуси! Номерок-то у меня — того, грязный аж жуть. Нифига не разглядеть, — пояснил Боцман.

Громов облегчённо откинулся на сиденье и зашёлся в нервном смехе.

— Гром, полундра! — неожиданно вскрикнул Боцман.

Машина выровнялась носом к выезду, в лобовой стекле был виден подпрыгивающий зад темной иномарки. Судя по скорости, неслась она в погоню за «шестёркой» Антона.

На выезде из тупика иномарка свернула влево, вслед за «шестёркой». Сомнений не осталось — погоня.

Громов выхватил из кобуры пистолет. Передёрнул затвор.

Боцман ударом ладони врубил третью скорость и вжал педаль в пол.

— Держись, Гром, сейчас покувыркаемся, — процедил Боцман.

Машина торпедой вырвалась из тупика. Боцман провернул руль, закладывая крутой поворот. Отчаянно взвыли горящие покрышки. Машину швырнуло вбок, повело юзом и едва не впечатало в борт припаркованного у обочины «москвича».