скорые ответы, хватаясь за темно-зеленую бутылку, а ты просто по-солдатски киваешь. – Пять месяцев назад почти? Заливаешь, мандарин, да? Ты ж по вечеринкам, как в туалет.

– Я на вечеринки хожу выпить, посмеяться и почувствовать музыку, а не потрахаться.

– Да ты такой же скучный, как Итан, оказывается. – Вино плещется, когда король запрокидывает голову, делая короткий глоток из горла. – Он тебе говорил, что не спит ни с кем?

– Говорил.

– А что не целуется?

– Говорил.

– Что во-о-обще, – король чавкает, смакуя вязкий привкус на языке, – не целуется, говорил?

– Нет.

Если б мог, я залез бы в собственный карман и зашил его изнутри. Сидел бы в темноте, пока не кончится воздух. В момент, когда одолевает страшный голод или нехватка кислорода, меньше всего заботишься о том, как выглядишь в глазах кого бы то ни было. В глазах того, чьи шаги азбукой Морзе на тех же кассетах, что и сердечный ритм, – тоже.

– Ну, значит, я тебе говорю. Он после Эрика ни с кем не целуется. Ему противно.

Я могу сидеть в кармане, могу в салоне, могу перемещать предметы, но на большее не способен. Наверное, внутри себя я жмурюсь и ломаю в руках пару карандашей, чтобы трещали, а потом – когда кадр возобновится – срастались заново.

– Кто такой Эрик? – Ты, упрямый взломщик, отстраняешься от стены и… напрягаешься?

Я уже видел это выражение лица в прачечной и всякий раз до нее, стоило начать стучать пальцами по экрану, отвечая на сообщения сестры. Ты дурак совсем? Ты хоть понимаешь, кого ты так не хочешь представлять с другими? Разуй глаза, ищи! Наперсток или здравомыслие, неважно, найди хоть что-то!

– Очередной эльф. – А король спокоен, ему начинает нравиться. – Только темный.

– Ты можешь рассказать о нем подробнее?

– А ты наглый парнишка, да? – В ответ отрывают от бутылки указательный палец и тычут в тебя с улыбчивым прищуром. – Платить не собираешься, а вопросы так и сыпятся.

– Позже заплачу, не волнуйся.

Король отстраняется от стола и неторопливо плывет к дивану.

– Я не волнуюсь, букашка. – Скашивает глаза и задорно подмигивает. Ему же тоже заметен твой подточенный тон. Выровненная спина и нырнувшие в карманы кожанки руки. – Не умею.

Пленка шуршит под ногами, разрастается до потолка изжеванным отзвуком. А ты следишь, провожаешь взглядом, кутаешь сосредоточенностью, ищешь что? Ответы? Объяснения, подсказки? Что ты за человек-то такой любопытный?

Король мира опускает бутылку теперь уже на журнальный стол и измазанными пальцами хватает конфету из небольшой чаши. Бордовая обертка шуршит и переливается в свете потолочных ламп, шоколад скрывается за губами, а ты – как пес – чертишь позу, стойку, движения губ, скул.

– Как тебя зовут?

Здесь, в своей застывшей аварии, я застываю еще раз. А потом думаю. Что, если Кори нарушила слово и сказала тебе, что такое – быть эльфом? Что я такое? Конкретно. Как еще объяснить эту твою упрямую способность все принимать так стойко и уравновешенно?

Да, за эти месяцы мне удалось убедиться в том, что ты умеешь слушать и слышать что угодно и в какой угодно обертке просто потому, что сам по-своему чудак, которому дано очень отзывчивое сердце. Но даже если отзывчивые сердца – кураторы нравственного и социального прогресса, откуда в твоем столько смекалки? Ей слишком мало места внутри головы? Так мало, что какую-то часть приходится хранить в фиброзно-мышечных доках?

– А меня не зовут. – Его величество запивает шоколад вином, небрежно поправляя бандану локтем, чтобы не пачкать лицо еще больше.

– Как называют тогда?

– А ты смышленый мальчик, – легкая усмешка и поклон головы. – Я Ури.

Самое время мне выйти из машины, сесть на асфальт и закрыть уши.

– Почему Ури?

– А ты почему Чоннэ?

– Так назвали.

– Во-от, – твой собеседник жует новую конфету, комкая фантик в цветной ладони, и тычет указательным пальцем в потолок. – Потому ты и букашка: имя даже не сам себе выбрал. А я сам. Я же король.

– Король чего?

Король усмехается:

– Антарктиды, бля, чего же еще.

– Почему именно Антарктиды?

Ты любишь вопросы.

Стоило догадаться, что они посыпятся монетами, едва на экране появится надпись «джек-пот».

– Потому что это шутка, тугодум. У Джона Нэша [11] тоже была мегаломания, и он считал себя королем Антарктиды. Все думают, у меня такая же хрень, вот я и подъебываю их. Букашек всяких.

– Иными словами, ты не король Антарктиды.

– Иными словами вымощена дорога в ад. Или там не так? – Ури резко оживает, щелкает пальцами – из-за краски получается смазанно, и снова тычет пальцем вверх. – Смотри-ка, почти рэп! – Но это всего миг, а дальше ловит твой взгляд и одевает слова псевдосерьезностью. – Вернемся к делам приземленным, мандарин. Ты чего приперся?

– Я пришел к Итану. – Руки в карманы, неидеальная укладка и упрямый взгляд на лице, теряющем румянец.

– Это я понял. Зачем пришел-то? Жалеть? Извиняться? Прощаться? Жми на нужную кнопку, я любезно передам твои слова.

– Я бы хотел сам.

– Сам будешь ловить лосося в Йемене, а к Итану больше не лезь. – Ури теряет «псевдо», звучит четко, пока обходит журнальный стол и плюхается на диван по центру, заставляя пленку под ним жалобно заскулить. – Он к тебе сестру отправил как раз за тем, чтобы избавить от необходимости объясняться. Он все понимает, он очень умный парень. – Нога на ногу и руки в стороны на вершину мягкой спинки. По-королевски вальяжно. По-мажорски придерживая меж пальцев свою нескончаемую бутылку вина. – Конечно, слегка пугливый трусеныш, но не думай, что я за него не превращу тебя в лосося.

Занятная угроза, и кто угодно несдержанно прыснул бы от смеха, но не тогда, когда король так смотрит. Со всей предубежденностью к людям, какая свойственна нам обоим. Со всеми недоверием и неприязнью, которые он позволяет себе в то время, как я не могу.

По-прежнему не ведаю, о чем ты думаешь, Гермес. Да и зачем? Чтобы опять залезть в машину и попробовать сдвинуть предметы? Лучше я просто прорвусь сквозь строгий взгляд короля и понаблюдаю за тобой, пока ты все еще так близко. Пока я вижу, как трясутся ресницы и вздымается грудь под грузной кожаной курткой. Пока у тебя застыли даже кудри, не желающие дурачиться и мешать тебе видеть, что я такое.

– Как давно, – ты начинаешь резво, но тормозишь, забыв, что не подобрал слово. – Как давно вы друг друга знаете?

Где в тебе спрятаны и растут круглогодично вся твоя отзывчивость, смекалистость и выдержка? Позволь посмотреть на твои сады хотя бы один раз, а потом воздвигни высокие стены вокруг, отгородись, пресеки самосознание моих ног.

– Какая же