ты все-таки хитрющая морда! «Как давно вы друг друга знаете?»! Молодец. – Ури тоже оценил. Хлопает свободной ладонью по бедру и щелкает после пальцами, улыбаясь. – Я тебя даже поощрю. С четырнадцати лет, букашка.

Ты не тратишь время, сразу бросаешь следующую монету:

– И где познакомились?

– А где обычно знакомятся такие разные душонки? Либо в тюрьме, либо в лечебнице. Но, – король поднимает обе руки вверх: как будто сдается, – перед законом мы чисты.

– Лечебница – это психиатрическая больница?

– Вопрос в стиле начальных классов, мандарин, но ты зришь в корень.

– Итан лежал там из-за попытки самоубийства? – Монета: звяк.

– Я тебя умоляю, – Ури строит саркастичную гримасу с безмолвным порицательным удивлением, – из-за такой мелочи кому ты там нужен? Дней пять подержат максимум, и то, если хорошо попросить.

– Из-за тебя? – Другая монета: звяк.

– Вот это ближе, букашка. – Одобряющий кивок и щедрый глоток из горла.

Ты почему-то отводишь взгляд, снова осматривая комнату, словно теперь ее нужно оценивать, учитывая новый поворот в деле. Глаза плавно гладят предметы, рисуя линии кардиограмм от потолка к полу, предмета – объекта, цвета – тона, будто за ними прячутся души, оживающие ночами от волшебной пластины, спрятанной где-то под кроватью [12].

– Как тебе собаки? – Ури хватается за твой любопытный взгляд. – Они меня не очень жалуют. А Итана обожают. Он их дрессировал не один год. Одно его слово – и они – как люди, ей-богу, все понимают.

Ты ничего ему не отвечаешь. Только смотришь неотрывно на моих друзей, пока они так же внимательно глядят на тебя. Сайко и Хиро оба практически никогда не лают, только смешно ворчат или хнычут, потому что Сайко – это черно-серый хаски с небесными глазами и вечно удивляющейся мордашкой, а Хиро – бежевый мопс с глазами, размером почти как твои кроссовки.

– Собаки же никогда не бросят, какой бы хозяин ни был, правда? – Ури снова пьет, а потом ухмыляется мокрыми от хмельного сока губами. – Полное отсутствие риска для нашего эльфа.

Он прав, конечно. Когда-то их приносили в дар два Рождества подряд, чтобы сделать мою жизнь легче. Тогда я и не думал, что поступлю в университет, и первые несколько лет мы не расставались ни на минуту. Да я до сих пор, уходя принимать душ или умываться, оставляю дверь ванной комнаты приоткрытой, чтобы они в любой момент могли зайти и уместиться на полу.

Они всегда приходят. Они любят. Они готовы ждать моего появления целую неделю и стараться не докучать родителям.

– Да тебе, букашка, и приглашение не требуется, да? – Ури не злится, просто бросает дежурное замечание, с любопытством склоняя голову набок, пока ты стягиваешь с себя куртку. Не торопясь, словно можно попасть в немилость за слишком шумные движения.

Кофта по цвету каменная, мятая и просторная, струится почти до колен, но обтягивает твои широкие плечи, когда ты молча вешаешь куртку и бережно спускаешься пальцами по ткани моего бежевого плаща. Он висит рядом.

Король молчит. Я прячусь в своем кармане. А ты. Ты – беспардонный и своевольный – трогаешь все. Зрачками, ресницами, пальцами. Комод у стены, где я держу свою колоду карт. Касаешься их шершавого покрытия с легким намеком уважения: признавая чужое присутствие. Низкий черный стеллаж. Три полки забиты книгами, а верхняя – подставка под чайник и две совершенно черные кружки. На их витиеватых ручках теперь твои отпечатки. Бережная ладонь касается края письменного стола и легким бризом пересекает его вдоль, пока глазами срисовываешь все предметы, детали, рекламки с фильмами и вырезками из National Geographic, которые я креплю над столом. Тонкий слой бумаги в принтере, стружку карандаша, оставленную перед клавиатурой, не самый новый монитор, обклеенный вырезанными из журналов словами.

Не знаю, в курсе ли ты, что в две тысячи четвертом году сорок тысяч человек, для которых английский не является родным, спросили, какие слова на этом языке они считают наиболее благозвучными. Впоследствии я нашел первую десятку в журналах, вырезал и наклеил.

Mother

Passion

Smile

Love

Eternity

Fantastic

Destiny

Freedom

Liberty

Tranquillity [13]

Наверное, ты читаешь каждое. Наверное. Наверное, ты не знаешь, что вмещаешь девять из них. Для меня.

Девять самых приятных слов по мнению сорока тысяч человек, у которых, очевидно, есть все шансы точно так же обрести в тебе это мелодичное наследие человеческого мышления. Им, наверное, можно найти и еще кого-то с таким же набором, просто потому что они не рождены исключительно для тебя. В то время как я все-таки рожден.

Думаю, сегодня я настоящий, и, пока все еще могу различать, где правда или ложь, не буду кривить душой и препираться. Я буду признавать. Что для меня есть только ты. Твое отражение и твое дыхание, в точности, как и наоборот, но кто виноват в том, что я, пока доставлял сам себя до тебя, знатно подпортился и сломался?

– Когда вернется Итан? – спрашиваешь, не оборачиваясь. Пленка ворчит под подошвой твоей обуви – проходишь мимо черного дерева гардероба и подступаешь ближе к раскрытым банкам с красками и хаосу пятен у разрисованной стены.

– Обычно у меня есть часов пять. – Король смотрит на часы над входной дверью. – Но сегодня нарисовался ты, так что понятия не имею.

– Что это значит?

Диван параллельно правой стене, так что ему достаточно только повернуть к тебе голову:

– Это значит, что вряд ли он захочет вернуться, пока ты здесь.

– Почему?

– Помнишь, я сказал, что ты сообразительный? – Ури вытягивает ноги, скрещивая в основании. – Забудь, – играет пальцами на голых ступнях, – я поспешил с выводами.

Ты прожигаешь ему щеку пристальным взглядом, а потом шуршит пленка, пока ты подходишь к единственному креслу напротив дивана. Оно тоже бежево-розовое, с той же ярмарки, только без защитного чехла.

– Я не прощаться пришел. – Опускаешься в нежные цветы, гармонично вплетаясь своими стеблями.

– А чего тогда?

– Я бы хотел ему сказать об этом.

– Так я же Ури, мандарин, – король тычет себе в грудь большим пальцем, – все, что слышу и вижу, слышит и видит Итан. И наоборот. Ты вот позавчера рассказывал ему про Галатею с Ацисом, помнишь? – Ты, конечно, просто киваешь. – И мне вот любопытно: ты понимал, что он знает про этот миф, просто не хотел, чтобы ты замолкал?

– Понимал. – Снова просто киваешь. Как ты это делаешь? Вот так просто. Как будто знаешь все наперед. – Я за тем и пришел.

– Еще раз поведать о Галатее и Ацисе? – Ури тянется за конфетой. – Ей-богу, одного раза хватит, чувак.

– Нет.

Король бросает конфету обратно.

– Я пришел сказать,