горячится Сорока. – У нас в станице на масленицу и не по одному зубу вышибали, как стенка на стенку сойдутся потешиться.

- За то господина штабс-ротмистра на гауптическую вахту и определили, это заведение благородное, для нашего брата и розог достаточно[1], - вступает в разговор Бубнов, - а вот в контрразведку его по другому поводу потащили.

- За то, что с китаёзами общался? – спрашивает Сорока.

Бубнов кивает.

- Так не с япошками же.

- А ты враз отличишь одного узкоглазого от другого?

Сорока смущённо чешет затылок.

- Хочешь сказать, Савельич, - вступает в разговор Лукашин-старший, - господин штабс-ротмистр японским шпионам продался?

- Упаси, тя Господь, Тимоша. Ты мне чужих мыслей в башку не вкладывай. А хотел я сказать, робяты, что то, чего не понимаешь, всегда подозрительно. Вот ты, Сорока, забыл, как шашкой их благородие порубать хотел?

Сорока краснеет, но тут же хлопает себя по колену.

.- Дурной был. Поумнел. С господином штабс-ротмистром и служба интереснее пошла.

Хлопнула входная дверь особняка, все оглянулись. К разведчикам шёл ординарец командира Скоробут, держась за левую скулу ладонью. Подошёл, ладонь убрал, а глаз уже фиолетовым заплывает. Неподбитым глазом оглядел товарищей и вздохнул.

- Силен их высокобродь драться.

- Спрашивал-то о чём?

- Известно о чём. Вспоминай, грит, Скоробут, как трёх товарищей потеряли, как склад брали, часовых снимали. Про поезд опять же, про япошек с их демонами, забодай их корова. Да всё по часа, по минутам. А особливо при китайцев расспрашивал и про китаяночку.

Дверь особняка снова грохнула, часовой при входе вытянулся во фрунт. На крыльцо вышел Дзатоев, окинул взглядом команду Гордеева, поманил пальцем.

- Унтер, ко мне!

Бубнов оправил мундир под ремнём, перекрестился и двинулся строевым шагом к Дзатоеву.

***

Дзатоев сидел за столом, перечитывая и сличая рапорта-показания-объяснения команды охотников штабс-ротмистра Гордеева. Он искал нестыковки, противоречия, неточности в этих бесхитростных рассказах полутора десятков людей, которые бы помогли ему уличить Гордеева во лжи и доказать, что тот японский агент. Это был бы для контрразведчика шанс всерьёз продвинуть карьеру, ранее срока выслуги получить производство в следующий чин, и возможно перебраться с бригадного уровня на более высокий. Да и Вержбицкий обещал, если удастся доказать, что Гордеев вражеский агент, немалую сумму в знак благодарности. Почему не заработать и не принести пользу Родине?

Мелкие шероховатости в рассказах подчинённых Гордеева имелись. Но Дзатоев не обольщался, он знал, что это естественно для свидетелей и очевидцев событий – каждый видит через собственную призму представлений, веры и знаний. В главном же рассказ о рейде бойцов сходились с тем, что написал в своём рапорте Гордеев.

Но Дзатоев не мог избавиться от ощущения, что с этим Гордеевым что-то не то.

В дверь постучали. Дзатоев убрал бумаги в папку, короткими движениями помассировал затылок и виски.

- Войдите.

В дверь пошёл ротмистр. Козырнул с достоинством.

- Господин ротмистр? Ротмистр Филимонов, вы хотели меня видеть?

Дзатоев указал гостю на стул.

- Присаживайтесь, господин ротмистр. Вы ведь Тверское кавалерийское училище окончили?

- Имел честь. В тысяча восемьсот девяносто втором.

- Гордеева Николая помните?

- Да. Что с ним?

- Геройствует в тылах противника. Инициативен, смел, изобретателен. Он в училище такой же был?

Филимонов задумался.

- Смелости и озорства у него хватало. А вот насчёт изобретательности… Особо звёзд с неба Николя не хватал.

- А давайте устроим ему сюрприз? – Дзатоев проникновенно заглянул в глаза Филимонова. – Розыгрыш…

Глава 15

Ночь. Лежу на нарах, сна ни в одном глазу. Во-первых, сосед-пехотинец храпит так, что хоть уши трубочкой сворачивай. Во-вторых, решаю сложную морально-этическую проблему: принять предложение моей китаянки и пойти на рывок от контрразведки и всей армии Его Императорского Величества Николая намба ту или ждать, пока справедливость восторжествует и меня с извинениями отпустят и дальше командовать моими архаровцами?

В обоих вариантах есть плюсы и минусы. Рисковать офицерской честью ради жизни и любви или рисковать жизнью ради чести и доброго имени.

И ещё: интересный вопрос – как мой вакидзаси оказался у японского тайи, чтобы помочь ему совершить ритуальное самоубийство? Я его оставил в своём вещмешке в своей комнате в китайской фанзе, где квартировал. И было это ровно перед тем, как я отправился на доклад к Али Кули Мирзе.

Без японского агента выкрасть вакидзаси и передать его для сэпукку японцу невозможно. В наличие японского агента среди своих бойцов верится мало. Зато среди китайцев… очень даже верится.

Теоретически, любого/любую можно подцепить на деньги, боязнь за близких, «медовую ловушку». Даже на ненависти к русским – мы для китайцев такие же «варвары», как и все остальные иностранцы. За что им нас любить? Того и гляди норовим какие-то территории себе оттяпать от Серединной империи.

Японским агентом может оказаться и сам японец – переоделся китайцем, прицепил на волосы косу, и родная мама не отличит одного азиата от другого.

Сокамерник мой, предполагаемая «наседка» завозился на своих нарах под шинелью, зачмокал губами, перевернулся на другой бок и затих.

Гадать кто, можно бесконечно, у меня слишком мало данных. Доступ в дом имеет неограниченно широкий круг лиц: хозяева, торговцы, профессиональные воры – криминальный элемент для вербовки вполне подходит. Проник злодей в дом, когда никто не видит, или не обращает внимания, порылся в моих вещах – и вот уже нет вакидзаси в моём вещмешке.

Как они его японцу передали? Ну мне же моя китаяночка как-то передала записку через раздатчика пищи.

С гипотетических поисков японских шпионов в своём окружении перехожу на мысли о Ли Юань-Фэн. Вспоминаю нашу с ней единственную ночь, и сладкое томление охватывает весь организм. Нет этот сладкий морок надо как--то разогнать, а то добра не доведёт. Осторожно слезаю с нар, делаю простейшие гимнастические упражнения, чтобы физическим напряжением нивелировать напряжение сексуальное.

Чувствую на себе пристальный взгляд. Так и есть, сосед проснулся. Оборачиваюсь.

- Тело затекло, решил немного разогнать кровь. Если помешал, не обессудьте.

- Да какое помешал. Вы правы, не у мамы на пуховых перинах ночуем.

Сосед, кряхтя, слезает со своих нар.

- Не против, если присоединюсь?

Пожимаю плечами. Пусть разминается. Машем руками, ногами, крутим туловищем. Сокамерник, явно, знаком с какой-то системой физподготовки. Или как её тут называют – гимнастикой.

- Гляжу и не могу понять, -