спешил, что ж сразу в физиономию-то?

Недалеко бахнуло покрепче… граната. В канаву не попали, но комья земли на макушку и за шиворот краснофлотца шлепнулись. Из-за забора наугад швыряют, опасаются. Они же не знают, сколько здесь десантников…

— Ян, поверху оно быстрее!

Впереди Витька выкатился из неглубокой канавы – по-своему, по-спортивному норовит напрямик рвануть.

— Лежи! Там левее…

Мелькнула длинная ручка «колотушки», разрыв левее, Витька пригнулся, стартовал почти на карачках, второй разрыв… краснофлотец свалился обратно в канаву. Ага, осознал. Кто ж от гранат и винтовок по открытому полю бегает?

Ничего Витька Кудряшов не осознал – осколками его достало. Лежал в воде, хлопал ошалевшими, полными боли и недоумения глазами.

— Куда? – прокашлял Янис.

— Нога… обе, кажется.

— Голову пригни, – Янис прополз по товарищу, безжалостно вдавливая в воду, ухватил за ворот: — Карабин держи.

— Нахрена? Его заклинило.

— Держи, говорю! – зарычал Янис и поволок первого номера.

Сзади снова хлопнула граната, дважды пальнули из винтовки. Атаковать немцы не спешили, справедливо полагая, что русским из прямой водоотводной канавы-траншеи деваться некуда. Но то было не совсем так…

— Я говорил… вот он… ровик, – с трудом выговорил Янис – спину болью так и терзало. – Туда он, влево поворачивает.

— Да я не слыхал, – тихо прошептал Витька. – Я там тоже тебе кричал, что немец. Он, гадина, видимо, пролом охранял.

— Да … с ним. Не вздумай башку приподнимать, тут мелко, – Янис тащил раненного задним ходом, пятясь, извиваясь и торопясь по неглубокому, заросшему травой поперечному ровику. И как запомнил, что он тут? Видимо, по старой посыльной памяти, в Лиепае частенько ориентироваться по промелькнувшим мелочам приходилось.

Немцы выбрались в поле и двинулись вдоль канавы только минут через десять. Шли осторожно, оружие наготове. Отползшие много левее десантники, наблюдали из невысоких кустов.

— Не должны заметить. Ровик неприметный, а трава должна выпрямиться, – сказал Янис, возвращаясь к перевязке ног первого номера. Один перевязочный пакет уже кончился, пришлось вскрывать второй. Не то чтобы ранения были обширными: левую ногу исковыряло мелкими осколками, правую зацепило одним, но покрупнее, видимо, и кость задело, хотя и не перебило.

— Себе бинта оставь. У тебя рука кровит, – прошептал Витька.

— Да порез там, мелочь. Вот бок я опять сильно отшиб.

— Я и говорю. Бинт на меня не переводи. Все равно не вытащишь.

— С чего это? Ты не особо тяжелый.

— Это с чем сравнивать. До наших-то теперь и здоровому не дойти, – вздохнул Витька. – Оставь мне винтовку немецкую, я пару гадов еще с собой прихвачу.

— Фиг тебе. Винтовка хотя бы чистая и стреляет. Ну, относительно чистая, и в ней всего четыре патрона. Кстати, карабин тоже можно отчистить. У тебя патроны есть?

— Откуда? Это же твое оружие. Ты и обязан патроны носить.

— Выдали бы подсумок, носил бы, – Янис пытался лечь удобнее. – Ты мне как комсомолец честно скажи – это что, особо толковая операция? Не с политической, а чисто военной стороны, а? Как это? Пулеметный расчет бросили, разведка напутала, задача бойцам непонятна, командиров нет. Не, кроме тебя, главного и первого пулеметного номера, ты-то, понятно, есть.

— Говно это, а не операция, – признал Витька. – Но будь другом, не мотай мне душу. Мне, видать, все равно помирать.

— Раненых бить не положено, но нынче могу сделать исключение, – пригрозил Янис. – Заткнись и силы сохраняй. Выберемся. Тут, если вдуматься, до наших вовсе недалеко. Это если напрямую. Напрямую, у нас, конечно, не выйдет, но мы эти обстоятельства учтем.

— Да куда идти? Там бой, мы прямо к немцам в лапы выползем. Карты нет, да и с картой…

— С картой и разговора не было бы. У меня друг по немецким тылам сотни километров прошел. От Лиепаи аж за самый Таллин пробирался. Плевое дело, но нам нужно и твои ноги учесть, – Янис закряхтел. – И мою спину. И ногу. Я у забора здорово споткнулся.

— Я тоже, когда тикал, как запнусь – и прямо на доски. Даже не помню как взлетел. А про «сотни километров» заливаешь, небось? Слушай, вода у нас есть? Пить хочется.

Вода у Яниса как раз была, полная фляга в вещмешке, поскольку пулеметчик без воды… впрочем, и не-пулеметчику питьевой запас тоже не повредит. А за утерю ценного станкового оружия, видимо, придется ответить.

Немцы особо не усердствовали, проверили канаву и вернулись к заводу. Янис решил на всякий случай еще выждать и начать потихоньку двигаться. Собственно, быстро шнырять все равно не получится: тут уж совсем лазаретные десантники остались. Но скоро будет темнеть, шансы-то есть…

На часах было 16:16[7]. Вблизи стрельба стихла, где-то шла перестрелка, доносились звуки дальнего боя: видимо, бригада все еще пыталась наступать и пробиваться к заводу и поселку. Янис разобрал затвор карабина, прочищал, мерз и размышлял. План, если неспешно подумать, имелся единственный: двинуть вдоль берега залива, там камыши, берег низкий, не особенно ценный в стратегическом смысле. Проблемы будут, когда к передовой удастся выйти. Сначала нужно между немцев просочиться, потом свои будут опасны. Василек, помнится, так и говорил – « переход нейтральной полосы – самый опасный момент». Ну, добраться до этого «опасного» еще должно очень повезти краснофлотцам.

***

Ночь выдалась бесконечной, порой в башке Яниса начинала дрейфовать мысль «лучше бы тогда в море утонул», но для малодушия не оставалось сил. Хорошо, у прибрежного сарая на армейскую шинель наткнулись.

Местами волок Витьку через камыши на шинели волоком, но чаще на закорках. Двигались медленно: из осторожности, но больше от откровенного малосилия. Первый номер страдал, но по большей части молча, проявлял комсомольскую стойкость и сознательность. Периодически отдыхали на насквозь мокрой шинели.

— Я слегка могу ходить. Если на левую ногу опираться, – напоминал Витька.

— Совсем кровью изойдешь. Давай уж так, чтоб ты не отвлекался, наблюдал. Я-то, чтоб тому кураду, толком ничего не слышу, – Янис давил рвущиеся из груди хрипы и кашель.

— Ладно, наблюдаю.

А ведь не сплоховал товарищ Виктор Кудряшов. На немецкий пост чудом не наткнулись, но все же вовремя засекли. Немцы устроились под одиноким столбом непонятного технического назначения – там, видимо, был бугорок, не такой мокрый. Не курили, гады, только чуть слышно переговаривались. Наверняка бы услышали плеск и чавканье, но над головами у фрицев ветер