позванивал обрывками проводов. Спасла эта «эолова арфа» краснофлотцев…

Обходить пришлось далеко, делать крюк почти до самого шоссе. Сгрудились на дороге наши разбитые, частью сожженные машины, тускло блестели осколками окон. Полз Янис, волок раненого, шинель, оружие. Где-то левее ударил-застрочил автомат, гадостно крикнули по-немецки, нет, то к ползущим отношения не имело.

Под невысокой насыпью наткнулись на мертвеца: утонул в бурой траве и воде, даже непонятно, чей этот солдат.

— Может, патроны на нем есть? – предположил Янис, с трудом переводя клокочущее дыхание.

— Не трожь! Он, по-моему, разбухший. Заразу поймаем.

— Э, и правда, куда ж мы с заразой…

Рассвет застал в камышах. Звуки перестрелки и разрывов вроде приблизились, но не сказать,что ощутимо.

— Ян, а мы, случаем не по кругу ползаем? – простонал Витька.

У товарища Выру и у самого возникала такая безумная мысль, но она была заведомо неверной. Несмотря на издыхаемое состояние, Янис чувство направления не терял, опять же к шоссе не приближались, к немецкому посту не возвращались, да и берег чувствовался – дуло с него. Но эти заросли камышовые… впрочем, тонуть в море всё равно было страшнее.

— Вить, ты не сомневайся. С курса не собьемся, а излишняя лихость да скорость нам сейчас вредны. Переждем и выползем.

— Ладно, – первый номер закрыл глаза. Лицо его было бледно-грязным, нос стал острым. Вчера зайцем скакал, сегодня вообще воробей умирающий.

Пережидать до темноты сил не оказалось – замерзли до полусмерти мокрые бойцы.

— Поползем? – спросил Янис, прислушиваясь к разрывам отдаленного артналета.

— Поползем, – равнодушно согласился первый номер – ему было худо.

Продвинулись слегка, снова пришлось остановиться – Янис чувствовал, что рядом кто-то есть. Видимо, вот та возвышенность с кустами – обитаемая, и оттуда просматривается все. К берегу бы свернуть, обойти, но в ту сторону немцы наверняка усиленнее наблюдают, про десант враг знает, ждет.

— Может, оставим шинель и винтовку, да налегке рывком? – шептал Витька. – На нас все равно один карабин на двоих записан. Пойдем? Я могу на одной ноге.

— Э, ты кенгуру, что ли, на одном хвосте скакать?

— Причем тут звери? Померзнем же. Ты уже простуженный, бронхит, наверное.

— Пока громко не кашляю, держусь. И ты держись, не вскидывайся. Тут только зашурши – срежут мигом.

Выжидали, едва слышно беседовали, поскольку мокрый человек в камышах иначе с ума сойдет. Витька вновь рассказывал о своих широких знакомствах среди женского пола и всяких любовных случаях. И ведь не особо врал. Просто удивительно, что в нем, неочевидном герое-любовнике, этакого девушки находят?

Три с лишним часа мучительного ожидания. Но не напрасно. Смену немецкого «секрета» видели отчетливо – пришло четверо гадов, растворилось в кустах, ушло четверо. Янис молча, показал часы: 16:05 – почти как в аптеке по смене у немцев распорядок.

— Давай оползем? – прошептал Витька. – Место знаем, возьмем крюком левее и пошире…

— Если рассуждать логично, там еще пост должен стоять. Лучше здесь, но в темноте. Видишь низинку через дамбочку? Собирая силы, сам поползешь, если вдвоем, точно заметят.

— Да разве это низинка? Разве что тощему ужу впору.

— Можно подумать, ты сильно разжиревший. Медленно, без спешки.

— Да мы здесь и околеем. Без всякой спешки, да.

Не околели. Мучимый болью в распухших ногах и желанием курить, Витька пытался жевать махорку, но не осилил – вкус-то вообще.… Зато в кармане приблудной шинели нашли кисет с самосадом, письмо и абсолютно размокший сухарь. Вывернули вместе с подкладкой, выскребли месиво ложкой.

— Бесподобно. Заодно вроде как и покурили на халяву, – печально прошептал Витька.

— Э… – Янис пытался стереть с губ крошки мокрого табака, но руки были слишком грязные, да и дергало голову внутренним, сдерживаемым кашлем. Вернулся к мокрому письму: — Егором Николаевичем человека звали, а может Никифоровичем…

— Это хорошо. Какие еще новости?

— Ну, шлют ему сердечный привет. Дальше непоправимо расплылось.

— А подпись? Подпись есть?

Подпись была, и даже не одна. Но неразборчиво. Видимо, семейным человеком был Егор Николаевич-Никифорович. И, судя по шинели, довольно рослым, солидным мужиком. Наверное, в возрасте человек.

Обсудили судьбу неизвестного Егора. Вполне может, и жив еще.

— Ну, готовимся? – Янис оценил небо, начавшие расплываться в сумерках кусты у немецкого поста.

— Я на локтях. Должен совладать, – прошептал Витька…

Совладали. И пост миновали, и потом мимо опасных развалин пробрались. Во тьме уткнулись в какой-то прудик или заливчик, там пришлось прямо по воде перебираться. Ну, в воде раненый краснофлотец был чуть легче.

— Теперь точно околеем, – предрек в камышах Витька. – Ночь вообще ноябрьская.

Не околели, поскольку пробиваться пришлось сквозь густоту непролазную. Янис нащупывал дорогу, перетаскивал раненого, вторым заходом шинель и карабин – сдвинуть всё с места за один раз уже не имелось сил. Стреляли где-то недалеко, лупил пулемет – по звуку – «максим». Но то уже не трогало – только движение-волочение, боль в спине и груди, рвущийся кашель…

Наткнулись на полный воды окопчик перед рассветом. Бежала рябь по темной воде, Янис зачерпнул, умыл пылающее лицо.

— Похоже, горишь, Ян, – прошептал Витька. – А у меня ноги как колоды ледяные, даже не особо и болят.

— Ноги, они… — Янис замер, давя в себе ненавистный кашель.

Первый номер тоже услышал неясное шуршание, начал выковыривать из затвора карабина грязь.

На фоне неба ясно мелькнул пригнувшийся силуэт, издавший однообразное шуршание. Башка в островерхом суконном шлеме, не, это едва ли немец…

— Стой!

Человек замер, словно сходу наткнувшись на острие штыка, уцепился за катушку с телефонным проводом на боку. Потом прошептал:

— Ты что, дурак, в меня целишь? Я же связь.

— Чья связь? – просипел Витька.

— Наша я связь, наша…

Петергофское шоссе. Трамваи у переезда. Осень 1941. (немецкое фото)

Получалось, выползли. Телефонист указал, куда двигаться. Оказалось, уже были в относительном тылу, боевое охранение проползли незаметно. Местный младший лейтенант о десантниках знал, сразу позвали санитаров. Здоровенный боец оценил раненого, крякнув, подхватил на спину, и как ребенка унес первого номера – Витьке совсем уж поплохело, обмяк.

А для краснофлотца Вира-Выру ничего не кончилось. Стоял в подвале полуразбитого дома – от тепла, шедшего от печки, ломило виски. Нужно было сосредоточиться, отвечать точно и строго нужным тоном,