Она пожала плечами:

– Нет. Ну, я не помню. А что такое? Убийцу уже нашли! Какой-то ненормальный! Он сам приехал и во всем признался. Его сразу и задержали!

– Вы уехали после него?

– Вам это для романа надо?

– Для романа, – признался Алекс. – Для детективного. Я решил писать детективные романы под псевдонимом Марина Покровская!

– Да ладно! Вот смех! Оно вам надо – детективы писать? Их сейчас только ленивый не пишет!

– А ты где стриглась? – вдруг встряла Фия. – Все там же, у своей Наташки?

– А что? Ты тоже хочешь?

– Мне нельзя, у меня имидж!

– У меня тоже был имидж, пока шеф был жив! А теперь у меня все другое, другой имидж, и шеф наверняка тоже будет другой!

– А вам его жалко? – опять пристал Алекс.

Ему этим вечером почему-то было очень важно, чтобы о Сергее Балашове хоть кто-нибудь искренне сожалел.

Маня сожалела, конечно, но от Мани он… освободился.

Девушка-эльф пожала плечами:

– Ну да, жалко, конечно! Но все это уже не мой вопрос! Я все свои вопросы решила! Ксанька, ты молодец! Звякни вечерком, я тебя о чем-то спрошу!

– Ну, я не знаю… – и Фия повела глазами в сторону Алекса. – Как получится.

– Ну-ну. Желаю удачи. – И эльф упорхнул.

– Слава богу, – сказала Фия и посмотрела Алексу в глаза. – Так вот. Если вам понадобится солистка, то вы, как автор, должны будете сказать Корсакову, что таковы ваши условия…

– Мне не нужна солистка и условий никаких не надо, – перебил Алекс. – Ксаня, душа моя, я прошу прощения. У меня больше нет сил. Никаких. Честно.

И попросил счет.

В тесной комнатке с железной решеткой на единственном окне воняло невыносимо, и Маня никак не могла понять, чем именно воняет, а ей казалось очень важным это понять.

Она все время крутила головой в разные стороны, пересаживалась так и эдак на узком железном табурете, рассматривала стены, хотя рассматривать было совершенно нечего, и в конце концов пнула Митрофанову в бок.

– Кать, чем так воняет?

– Ничем не воняет, сиди спокойно.

– А почему ты шепчешь?

– Не знаю, – прошептала Митрофанова.

За глухими стенами комнатки шла жизнь, отчетливо здесь ощущаемая, непривычная и угрожающая. Где-то что-то гремело, как будто закрывались тяжелые надежные и острожные двери, топали чьи-то ноги, передвигались люди, раздавались окрики или команды, отсюда не разобрать.

Маня Поливанова вдруг встала и подошла к решетчатому окну.

– Вернись на место!

– А что, вставать тоже нельзя?

– Здесь ничего нельзя! Вернись, Маня!

– Я не могу, – призналась Поливанова и приподнялась на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что там, за решетчатым окном, и, конечно, не рассмотрела. – Кажется, у меня развилась клаустрофобия.

– Нет у тебя никакой фобии, – объявила Катя, деловая женщина с нервами – стальными канатами. – И сядь ты, ради бога, на место!..

За стеной отчетливо прогрохотало, взвизгнули дверные петли, высоченная Поливанова метнулась и села на табуретку очень прямо.

Они с Митрофановой переглянулись.

Снова загрохотало, зазвенели ключи, и тяжелая металлическая сейфовая дверь распахнулась.

Людей, вошедших в комнатку, ни Маня, ни Катя не узнали. Один был в форме, а второй в гражданском.

– Получите родственника, – весело сказал тот, что в форме, и подтолкнул того, в гражданском. – Садись.

Гражданский пробормотал:

– Спасибо, – и медленно опустился на табуретку с другой стороны пустого стола, а второй стал деловито снимать с него наручники. Позвякивали ключи.

– Володя?.. – пробормотала Митрофанова, не веря себе.

– Вы тут не особо, ладно? – вмиг став озабоченным, попросил тот, что в форме. – Нет, говорите, сколько хотите, раз уж и полковник, и следак разрешили, но под трибунал никому не охота!

– Ну, конечно, конечно, – заговорила Маня Поливанова ласково. На Берегового она старалась не смотреть. – Когда вещи вернут, я вам книжку подпишу, хорошо? У меня в портфеле есть книжка. Ваша мама наверняка читает!

– Мама-то? – Он просиял. – Мама читает! Но лучше тогда мне, ладно? Прямо по фамилии и по званию! А я ей пошлю, она гордиться будет! Ну, вы того, разговаривайте с родственником. Можно.

Он шагнул к двери, остановился и окинул всех троих специальным придирчивым взглядом.

– Если чего, я рядом, сигнализируйте!

Снова заскрипели петли и сильно грохнуло железом по железу.

Незнакомый человек, похожий на Берегового, вздохнул и медленно, одну за другой, выложил на стол руки.

– Я не убивал никого, – сказал человек. – Здравствуйте, Марина. Здравствуйте, Катя.

Маня Поливанова, последние десять лет писавшая детективы под псевдонимом Марина Покровская, не могла себе представить, что за три дня возможно так измениться.

Про это не было написано ни в одном романе. Видимо, потому она и была не готова.

– Нам разрешили свидание, – выпалила она шепотливой скороговоркой и оглянулась по сторонам, оттягивая момент, когда придется посмотреть на него прямо. – Предполагается, что мы ваши сестры и пришли поговорить.

– Давайте поговорим, – согласился человек, бывший три дня назад Владимиром Береговым, начальником IT-отдела издательства «Алфавит».

– Володя, что случилось?! – Это спросила Митрофанова.

Как видно, нервы на поверку оказались не стальными канатами, а ватными комьями, потому что голос ее отчетливо дрожал.

Береговой улыбнулся и вдруг стал очень похож на свою мать, Елену Васильевну. Катя вздохнула с облегчением и перестала трястись. На первый взгляд зубы целы, и он все еще может улыбаться.

– Ничего особенного не случилось, – сказал Береговой. – Меня обвиняют в убийстве Сергея Балашова. Знаете такого телевизионного ведущего? Наверняка знаете! Я нашел его труп у себя в багажнике.

Маня Поливанова за несколько секунд успела прийти себя. Она помнила все наставления Никоненко – никаких фамилий, особенно милицейских-полицейских, особенно тех, кто помогает, тем самым нарушая все существующие законы!.. Никаких оценок происходящему. Не рыдать, не завывать и не проклинать злодеев.

Все остальное можно.

Их, конечно, слушают, но слушают… с сочувствием. И на том спасибо.

Маня на секунду прикрыла глаза и, как любая женщина на свете, первым делом спросила то, чего спрашивать было решительно нельзя:

– Сильно бьют?

Она выговорила это одними губами, почти прошелестела, но он понял, конечно. Должно быть, он многому научился в эти три дня.