– Нет, нет, порадовала своим смехом, – ласково протянул Димург и также нежно провел перстами по лбу и очам, тем будто передавая радость и любовь своему бесценному Крушецу. – Кушай, моя любезная. Нужны силы тебе и малышу, коего ты носишь под сердцем.

– И Крушецу? – чуть слышно вопросила девушка, ощутив, что тепло Перший сейчас подарил не ей, а послал объятой болезнью и столь им дорогой лучице.

– Крушецу, это не нужно. Он поколь тратит те силы, что были в него вложены, – дополнил Бог.

Он неспешно убрал от лба Еси руку и немного отступил назад так, чтобы быть подле, наблюдать и, одновременно, не давить, давая возможность спокойно ей покушать. Вслед за ним шагнул и Асил, став много правее брата, вместе с тем не заслоняя юницы. Левая рука отступившего Першего зримо качнулась вперед… назад, по поверхности кожи пробежало густой зябью золотое сияние. Оно вмиг всколыхнуло широкий, слегка выпячивающий шрам, начинающийся от кончика указательного пальца вплоть до локтевого сгиба на руке, и с тем всколыхнуло желание в юнице припасть к нему. Девушка часто, когда находилась в объятиях Бога, прикладывалась устами к тому шраму, иноредь делая сие не осознанно, под напором чувств Крушеца, который жаждал единения с тем местом, где появился и взрос.

– Рукав прошли? – вопросил Асил у старшего брата, однако, не озвучивая поспрашание, а посылая его мысленно.

– Да, миновали, – также доступно лишь для Бога отозвался Перший, наблюдающий за Есиславой, каковая, наконец, принялась есть. – Теперь трясти не будет, хотя я велел Лядам снизить обороты. Нужно, чтобы девочка набралась сил перед встречей с Родителем. Он распорядился, чтобы Еси не была утомленной. Достаточно бодрой, абы могла выдержать перекодировку, так как Родитель постарается сберечь эту плоть… Сберечь плоть и вернуть нам лучицу. Я передал ему страх Крушеца и Он вельми тем расстроился, сказал, чтобы не оставляли ни на миг плоть.

– Сейчас с ним толковал? – переспросил Асил.

Боги, разговаривая, не шевелили губами и даже не глядели друг на друга, казалось со стороны их взгляды, помыслы устремлены только на девушку.

Перший медлительно провел перстами по губам, огладив бледно-алую кожу, на которую самую толику переместил золотое сияние, и все также мысленно додышал:

– Да, толковал… Он сам связался, спрашивал про состояние Крушеца и девочки, просмотрел отображение. – Бог затих на пару минут, засим перевел взор на брата, слегка при том развернув голову, и молвил, – теперь сказывай, что тебе доложили… И как можно подробнее, малецык, чтобы я ту обстоятельность смог передать Родителю.

– Коль надо я сам передам, – Асил хоть и ответил мысленно, однако столь низко прозвучал его серебристо-нежный голос, что черты лица Першего зримо колыхнулись, видимо, он напрягся, або уловить их.

– Нет… тебе не надо.., – очень мягко протянул старший Димург и днесь огладил указательным и среднем перстом очи брата, будто смахивая оттуда что-то. – Я сам передам… Итак, мой бесценный, коротко, но обстоятельно.

Асил легохонько качнул головой и тем рывком сбросил со своего лица пальцы старшего брата, отчего они, миновавши, огладили поверхность его с легкой горбинкой носа, задержавшись на узких бледно-алых губах. Старший Атеф торопливо облобызал подушечки перст брата, и когда тот убрал их, гулко вздохнув, молвил:

– Иногда Отеть бывает замечательным творением. Столь качественно выполняет все, что я велю… В общем, она указала троллям допросить вакан которые проводили вмешательство, но как мы и предполагали бесицы-трясавицы тут ни при чем. Посем тролли, вместе с маниту прощупали всех манан, и конечно саму шаманку. – На широких выступающих скулах Бога заходили ходором крупные желваки, чем-то напоминающие жернова, всколыхнув сияние и придав ему коричневые полутона. – Это она пыталась отравить Есиньку, подсыпав в ее снадобье, которое указали сварить ваканы, яд змеи. Эта смесь, по замыслу шаманки должна была вызвать разрушение органов, паралич и смерть. Она боялась, что девочка, которой помогает сам Дух, займет ее место… Прости меня… Прости Отец.

Асил как-то резко прервался, и с тем дернулись не только черты на его лице, но и каждый оранжевый кровеносный сосуд, каждая ажурная нить кумачовых мышц, жилок проступающих сквозь его тончайшую, смуглую кожу.

– Надо быть внимательней, мой милый, – отозвался Перший, и с нескрываемой горечью пронеслась та мысленная молвь. Он прислонил левую руку к щеке младшего брата и ласково его огладил. – Я же тебе о том говорил. Еще тогда, когда малецык принес к вам на континент Еси. Сказывал, чтобы ты перепроверял все его действия, постоянно контролировал, подстраховывал… Впрочем, тебе это пойдет впрок на грядущее, будешь опасливей, особенно с Кручем. Днесь же надобно успокоиться и понять, что в замыслы Богов могут вмешиваться и людские твари. Я ведь не думал, что тот мальчишка, оного когда-то повелел привести к девочке, с ней такое содеет. Хотел всего-навсе, чтобы Крушец увидел отломышек, это, во-первых… А во-вторых, малецык не должен был впитывать в себя тот яд. И вообще как ему такое на ум могло прийти… Еще тогда, когда девочка была маленькой, и ее убили, а Крушец сберег в ней жизнь. Еще тогда, я повелел сынам поговорить с ним об произошедшем. И Стынь, и Дажба ему о том сказывали… Сказывали, что в случае прямой для него опасности, он должен впитать в себя мозг и покинуть плоть. Но малецык такой упрямец, своевольник, что натворил… что натворил… Такое неблагоразумие в отношение собственного здоровья, собственной жизни.

Есинька все же доела рыбный навар, хотя все время, что Боги мысленно толковали, долго водила в нем ложкой. Она также скушала пару ломтиков хлеба и немножко свежей, крупной земляники, политой сверху пенисто-взбитым медом. А также выпила принесенное Ночницей горько-пряное снадобье, прекрасно снимающее тошноту. И поколь нежить убирала со стола, поднявшись со стула, отошла в сторонку. Девушка малость смотрела в спину создания, а после негромко сказала, обращаясь к нему:

– Ночница-чатур.

– Нет, моя бесценная, это Ночница-эка, – отозвался Перший. Он вместе с Асилом вже отошли и воссели на кресла, однако все также не выпускали из своего обзора юницу.

– Как ты их различаешь? – вопросила Еси и дернула головой в сторону нежити, выражая тем движение непонимание. – Они так похожи.

– Нет, совсем разные. На мой взгляд, – благодушно пояснил Перший.

Бог медлительно перевел взор на люкарню, что, как и младший брат, поместилась напротив него, и задумчиво воззрившись в нее, замер. А за стеклянной стеной люкарни ноне кружили золото-желтые круги по форме напоминающие пятилепестковые цветы, выплескивающие из себя почти рыжие всплески пежин.

– Ночница-эка, – сызнова обратилась к нежити девушка.

Одначе, нежить, точно не слыша, продолжала собирать со стола посуду. Она вмале накрыла блюдо крышкой, взяла его в руки, и, повернувшись, склонив голову, направилась к завесе. Есинька, лишь Ночница-эка, поравнялась с ней спешно ухватила ее за предплечье, останавливая, и едва слышно дыхнула, почти не открывая рта: