Уоллис оглядел богато обставленную комнату.

– И насколько хорошо вам платят? – спросил он.

– Ну, тут все зависит от твоего имени, популярности и опыта. Мы обе поднимались наверх. Ханна получала около трех тысяч за фильм. Мне платили две с половиной, хотя я начала раньше. Причина в ее внешности, о которой я уже говорила. За две недели мы умудрялись снять дюжину фильмов.

– Двенадцать фильмов за четырнадцать дней? – воскликнула Блюм.

Клеммонс кивнула.

– Ну, речь идет не о Шекспире, за такое никто не получит «Оскара». Сценарий и диалоги почти не меняются, вы же понимаете, люди смотрят порнографию не ради диалогов. Прически и макияж занимают часа два. Обычно мы используем комнаты в одном доме, и нам не нужно переезжать. Для разных эпизодов приводят разных парней. Операторы перемещаются, чтобы снять действие со всех точек, так что нам нет необходимости делать паузы и начинать все снова. Дело налажено весьма эффективно.

– Значит, Ханна зарабатывала тридцать шесть тысяч за две недели работы? – уточнил Уоллис.

– Полагаю, работа была весьма тяжелой, – заметила Пайн.

– Да, иногда бывает очень трудно, – с благодарной улыбкой ответила Клеммонс.

– Конечно, конечно, – смущенно сказал Уоллис и откашлялся. – Когда вы в последний раз видели миз Ребане?

– Четыре дня назад, – ответила Клеммонс. – Через неделю мы собирались на очередные съемки. Здесь мы часто проводили время вместе, но сейчас наши пути несколько разошлись. Конечно, мы оставались подругами и все такое. И продолжали вместе жить.

– А как долго вы жили вместе? – спросила Пайн.

– Почти два года. По большей части здесь. Мы вместе купили эту квартиру.

– Вы сказали, что в последний раз видели ее четыре дня назад? – спросил Уоллис. – И где это было?

– Мы поужинали в ресторане, который находится в миле отсюда. Затем я провела ночь у моего друга. Вернулась домой на следующий день.

– А вы знали других друзей Ханны? – спросил Уоллис. – Она рассказывала о своем парне, быть может, у нее в последнее время появился кто-то новый?

– У нее не было парня, во всяком случае, насколько мне известно. Да и друзей совсем немного.

– Но вы только что сказали, что ваши пути стали расходиться, поэтому вы могли просто не знать о ее парне, – заметила Блюм.

– Вы правы, – согласилась Клеммонс.

– А почему в последнее время вы стали расходиться? – спросила Пайн.

Клеммонс смутилась и не ответила.

– Мисс Клеммонс, если вы знаете то, что может нам помочь… – вмешался Уоллис.

– Пожалуйста, называйте меня Бет. – Она вздохнула и положила руки на бедра. – В последнее время Ханна стала какой-то странной.

– В каком смысле, Бет? – спросила Пайн.

– Замкнутой и скрытной, – ответила Клеммонс. – Ханна даже начала говорить о том, что намерена уйти из бизнеса. Более того, она прямо мне об этом сказала во время нашего последнего ужина.

– А она объяснила причины, поделилась с вами своими планами? – спросил Уоллис.

– Прямо – нет. Но у меня сложилось впечатление, что она находилась под чьим-то влиянием. – Клеммонс смущенно улыбнулась. – Ханна была красивой и все такое, но умом природа ее не наградила. Ей было всего двадцать семь, и она не пыталась планировать свое будущее. Она жила одним днем, беспечно наслаждаясь тем, что у нее есть. – Женщина оглядела просторную светлую комнату. – Ханна любила хорошие вещи. Ведь она выросла в бедном районе.

– Она приехала из Эстонии, – сказала Пайн.

– Я не знала. Ханна никогда не рассказывала о своем прошлом. Говорила лишь, что не отсюда. Но у нее был довольно сильный акцент, иногда я ее не понимала.

– У нее достаточно длинный список правонарушений, – заметил Уоллис. – Приставания к мужчинам, наркотики.

– Это было много лет назад, – принялась защищать подругу Клеммонс. – Она уже давно не нарушала закон. И мы зарабатывали намного больше, чем раньше… – Тут она смолкла.

– Вскрытие показало, что она продолжала принимать наркотики, Бет, – вмешалась Пайн. – Кокаин, мет, и это точно. Я не могу представить, что вы жили с ней и ничего не замечали.

Пайн посмотрела на открытые руки молодой женщины. Она уже заметила, что там нет следов иглы. Но было что-то…

– Бет, – снова обратилась к ней Пайн.

– Мы обе побывали на реабилитации, – выпалила Клеммонс. – Вы понимаете? Она была чистой. Некоторое время. А потом вернулась к прежнему. Я пыталась ее образумить, но она меня не слушала. Она все еще могла делать свою работу, но…

– Может быть, в ее жизни появился мужчина, который пытался убедить Ханну все изменить, – тихо сказала Блюм, продолжая внимательно наблюдать за Клеммонс. – Совсем недавно. Тот, кто снова подсадил ее на наркотики?

– Возможно. Но она ничего такого не говорила.

– А она когда-нибудь заводила разговоры о браке? – спросила Пайн.

Большие глаза Клеммонс широко раскрылись.

– О браке? Нет, ничего похожего. А почему вы спрашиваете?

– Просто отрабатываю все версии, – ответила Пайн. – Ханна не проявляла интереса к свадебным платьям или фате?

– Нет, никогда, – покачала головой Клеммонс.

– А вы знали, что у нее был ребенок?

Клеммонс была ошеломлена.

– Что? – прошептала она. – Господи, вы серьезно?

– Это также стало известно после вскрытия.

– Она… нет, никогда. Я понятия не имела. Господи, это так… – Ее голос дрогнул, и она принялась грызть заусенец.

– А Ханна не рассказывала о своих родственниках, с которыми следовало связаться, если с ней что-то случится? – спросил Уоллис.

– Нет, она ничего не говорила. Никто из ее семьи сюда не приезжал. И никакого ребенка, совершенно точно.

– Мы можем посмотреть ее комнату? – спросил Уоллис.

– Думаю, да. Она там.

Клеммонс отвела их в спальню Ребане и вернулась в гостиную.

Они втроем оглядели просторную спальню и смежную с ней ванную комнату.

Пайн подумала о женщине, которая уже никогда сюда не вернется, потом ее мысли вернулись к текущим проблемам.

– Ну, за дело, – сказала она.

Час спустя Пайн сидела на кровати и наблюдала, как Блюм и Уоллис продолжают изучать вещи и жизнь погибшей женщины по имени Ханна Ребане.

Уоллис вышел из ванной комнаты.

– Ничего интересного, – сказал он, покачав головой.

Блюм закрыла последнюю дверцу встроенного стенного шкафа и повернулась к Пайн.