Некоторые исследования указывают на то, что дорожные знаки, светофоры, пешеходные переходы и бордюры, которые должны защищать пешеходов в полном машин городе, на самом деле снижают уровень безопасности. Нидерландский инженер Ханс Мондерман выдвинул идею “голой улицы”, свободной от этих защитных приспособлений. Согласно его идее, если мы вынуждены смотреть друг на друга – пешеход на пешехода, пешеход на водителя, водитель на водителя, – то можем использовать зрительный контакт для корректировки своего маршрута. Эту идею сейчас пытаются реализовать власти нескольких городов; в голландском Драхтене на главном перекрестке, через который ежедневно проходят десятки тысяч машин, велосипедов и пешеходов, движение всегда остается медленным, идеально плавным.

Когда мы перешли дорогу, мой взгляд, как это часто бывает, переметнулся с лиц других пешеходов на то, что у меня под ногами. Я спросила Кента, много ли внимания он уделяет тому, что под ногами.

– Дизайнеры считают это очень важным, – уклончиво ответил он. Я знала геолога, который тоже считал это важным.

– А вы…

– А я считаю, что нет. Вот что важно, – показал он на стену. Это была длинная скучная стена вокруг отделения одного из самых популярных в городе банков. Кент нахмурился.

– Проходя мимо банков, люди ускоряют шаг: там им делать нечего. Раньше в маленьких городах на втором этаже банков устраивали танцевальные залы, чтобы люди привыкали к этому месту, чтобы оно ассоциировалось с удовольствием. Но сейчас банк – это скорее место, куда вы заходите, когда вам нужно в туалет.

Я попыталась припомнить, когда в последний раз банк ассоциировался у меня с удовольствием. Танцевальный зал, в котором, скажем, исполняли бы на фортепиано Гершвина, определенно улучшил бы мое мнение о банках, которые как грибы растут в моем районе.

Мы с Кентом быстро прошли мимо. Мы шли на запад по длинной улице, которая когда-то была промышленной. Позднее здесь поселились художники, а теперь вовсю торговали дизайнерской одеждой и хайтеком. Я продолжала смотреть под ноги. Внизу что-то сверкнуло: весь тротуар был утыкан маленькими стеклянными куполами, подсвеченными снизу. Это, объяснил Кент, следы индустриального прошлого этой улицы. Единственным источником дневного света, доступным рабочим в подвалах, служили эти небольшие купола на тротуаре. С введением искусственного освещения все стало наоборот: теперь купола сами стали источником света.

Сегодня такие купола редкость: увидеть их – все равно что найти у себя в кошельке медный цент начала XX века. Мы заметили их лишь потому, что смотрели под ноги. Забавно: мы вышли из дома, чтобы прогуляться и посмотреть по сторонам; то, что лежало под ногами, не должно было нас интересовать. Оказывается, однако, что пешеходы всех возрастов тратят немало времени на то, чтобы смотреть под ноги – примерно на шаг впереди. Недавно было показано, сколько именно времени на это уходит. Экспериментаторы отправляли испытуемых прогуляться, а сами с помощью специального прибора регистрировали движения их глаз, пока те шли по ровному, ничем не примечательному тротуару. Испытуемые тратили примерно ⅓ своего времени на разглядывание ближайших к ним или отдаленных участков маршрута – почти столько же, сколько они тратили на осмотр объектов по сторонам.

Если эти результаты показательны, то можно предположить, что мы должны знать о тротуаре абсолютно все. Однако, думаю, если бы я остановила на улице случайного пешехода и начала расспрашивать его, я бы получила в ответ что-то вроде: “Ну, тротуар как тротуар”: серый бетон, залитый в квадратную форму. Вот, пожалуй, и все. Тротуары кажутся нам неинтересными, поскольку мы к ним привыкли. Иногда чем чаще мы смотрим на что-нибудь, тем реже мы это видим.

Мы настолько привыкли к транспортной функции тротуара, что нам сложно представить, как могло быть иначе. Однако прежде тротуар представлял собой общественное пространство.

Хотя тротуарам как явлению уже 4 тыс. лет, бывали времена, когда их популярность сходила на нет. В XIX веке тротуары начали свое последнее восхождение: 267 м тротуара в Париже 1822 года разрослись до 259 км в 1847 году. Тогда тротуар начали отделять от проезжей части столбиками или камнями яйцевидной формы. Эти знаки, по сути, образовали новую часть ландшафта: бордюр, край тротуара. Они стали выполнять не только отведенную им роль (направлять праздношатающихся), но и превратились в место, где могут писать собаки (в предрассветный час здесь можно встретить и относительно прямоходящих любителей мочиться на улице). До начала XX века многие тротуары строили из дерева или засыпали гравием. Владельцы зданий отвечали за содержание и уход за дорожками перед домом. Однако расположение зданий или дверей почти никак не регулировалось, поэтому тротуары перед домами были настолько неровными, что соседние участки иногда приходилось соединять лестницами.

Теперь мы чаще всего ходим по бетону, который заливают в квадратные или прямоугольные формы. Бетон кладут поверх водозащитной пленки и утрамбованного песка. Есть и другие варианты: каменные плиты, булыжник, кирпич, асфальт. Однако бетон недорог, он отражает солнечные лучи, а не нагревается, и по нему удобно ходить: он не расползается в стороны, как кирпичи, и не становится скользким, как камень. Мне жаль разочаровывать вас, но бетон не доходит до самого центра Земли: стоять на тротуаре не всегда так безопасно, как кажется. Нередко тротуар снизу полый: он прикрывает подвальные помещения. Впрочем, бетон долговечен: он живет десятки лет, в течение которых жвачка и пятна газировки собирают пыль и темнеют.

Сейчас я любовалась особенно темным участком тротуара – перед стоявшим на углу киоском с сигаретами и журналами. Этим пятнам может быть лет восемьдесят, подумала я с легким отвращением.

В это время (почти полдень) на улице было полно людей, при взгляде на которых Кент улыбался: они прогуливались, болтали. Вокруг царило оживление. На пути возник еще один передвижной киоск, который занимал тротуар примерно наполовину. Именно против таких явлений были направлены муниципальные постановления в эпоху зарождения тротуаров. В начале XX века в Нью-Йорке существовало даже муниципальное Бюро по борьбе с загромождением, которое отвечало за удаление с тротуара бочонков с мертвой рыбой, тюков с товарами, горшков с цветами, бездомных и зевак. Эти меры должны были гарантировать пешеходам свободу передвижения. Думаю, Кент был рад тому, что Бюро в конце концов упразднили. “Загромождение”, как ни странно, иногда идет на пользу. Однажды в публичном лектории, расположенном недалеко от места нашей прогулки, я задала вопрос Иэну Кузину, специалисту по математической биологии из Принстонского университета, изучающему коллективное поведение животных: почему толпа плавно вытекает в двери аудитории и как люди движутся по тротуару, избегая заторов? Кузин заговорил о динамике жидкостей: он описывал движение жидкостей и газов, уподобляя его движению людей.

“Это кажется парадоксальным, но наличие барьера может усиливать поток”, – сказал он. Брусок или доска в проеме двери, при условии, что те хорошо видны, или препятствие на дороге чуть в стороне от ее середины – все это делает движение через дверь или по дороге плавнее. Этот парадокс относится к “задаче об упаковке”: “Чтобы уместить многое [в небольшом пространстве], мы можем поместить препятствие недалеко от центра и заставить людей избегать его. Это нарушает симметрию, и тогда в пространстве возникают гораздо более эффективные осциллирующие потоки”.