Если проход узкий, толпа (или жидкость, или газ) осциллирует, проходя то в одном, то в другом направлении. Она самоорганизуется. В определенном смысле препятствия выполняют ту же роль, что и мои прогулки: заставляют меня замечать новое. Так что препятствие может облегчать движение, а не затруднять его.

Тут внезапно остановился сам Кент. Мы прошли сквозь квартал по лабиринту улиц, который привел обратно к его офису быстрее, чем я ожидала. Когда мы поднялись в офис, Кент заметил, что я с восхищением осматриваю просторное помещение, в котором яркими пятнами рассеяны цветные стулья, и шутливо процитировал Уайта: “Просто место, где приятно посидеть”. По мнению Уайта, то, как ощущает себя человек в городской среде, сильно зависит от того, имеется ли там “какая-нибудь мелочь”, которую он сам может контролировать. На видеозаписях Уайта видно, как пришедшие пообедать рабочие, прежде чем усесться, подгоняют стулья под свой рост[18]. Одна из идей Уайта такова: люди могут чувствовать себя хорошо даже в шумном месте, если там приятно посидеть.

Кент уселся и пожелал мне всего хорошего. Я медленно вышла на оживленную улицу, теперь выглядевшую совершенно по-другому.

На разделительной полосе стоял пожилой джентльмен, не успевший сразу пересечь улицу. Он, пошатываясь, двинулся дальше, и я обошла его по широкой дуге.

Артур Конан Дойль, прежде чем придумать Шерлока Холмса, был практикующим врачом. Поклонники могут найти на страницах его книг множество указаний на интерес автора к медицине. Однако самая яркая аллюзия – это сам Холмс, списанный с одного из профессоров-медиков, у которого учился Конан Дойль. Джозеф Белл принадлежал к стремительно исчезающей когорте врачей, которые умеют поставить диагноз, просто оглядев пациента – не проводя анализ крови, не делая рентгеновских снимков и даже не прикасаясь к больному. Состояние кожи пациента, запах его дыхания, его поза и походка – все это, выражаясь медицинским языком, является диагностическими признаками состояния, которое привело пациента к врачу. Своим студентам Белл советовал заучивать “признаки заболевания или травмы… так же точно, как вы помните черты, походку и манеры самого близкого своего друга”. Белл считал, что можно определить болезнь, если знать, на что обратить внимание.

Дойль был поражен, когда Белл, бросив один-единственный взгляд на пациента, определил его профессию: он заметил, как измята и изношена была ткань его штанов с внутренней стороны (признак работы с выколоткой). Образ Холмса до мельчайших деталей копирует Белла: гения скорее наблюдательности, нежели познания. Интересно, была бы успешна такая тактика сегодня, у современных врачей, выпестованных в современных клиниках? Мне довелось лежать в нескольких больничных палатах, где монитору сердечного ритма у кровати уделяли значительно больше внимания, чем собственно моему сердцу. Есть ли еще практикующие врачи, которые пытаются интерпретировать состояние пациента не только с помощью инструментов, но и наблюдений – за признаками, на первый взгляд незначительными, но говорящими сами за себя? Согласно Конан Дойлю, Белл часто говорил о важности мелочей. Я решила поискать своего Холмса.

И нашла Беннета Лорбера. Он согласился прогуляться со мной по своему родному городу, Филадельфии. Город этот мне знаком: я там жила и уехала оттуда после колледжа. Лорбер – профессор медицинского факультета Темпльского университета, а также президент старейшего в стране медицинского общества: Коллегии докторов Филадельфии. Мы договорились встретиться как раз в облицованном темными панелями холле Коллегии. В здании находится также Музей медицинской истории им. Мюттера. Я осмотрела витрины, в одной из которых выставлены недавно приобретенные срезы мозга Эйнштейна, и задумалась, каково это – стать экспонатом: почетно или страшно?

Лорбер – практикующий врач. Я попросила его ставить во время прогулки диагнозы. Люди, просто находясь на улице, помимо своей воли демонстрируют свои медицинские истории: телами, походкой, наклоном плеч или положением челюсти.

Ожидая Лорбера, я не могла избавиться от легкого беспокойства: какой тик продемонстрирую я сама? О чем расскажет мой румянец? Какие секреты раскроют мои зрачки, зубы, рукопожатие? Я подумала о Холмсе, упрекающем Ватсона: “Вы не знали, на что обращать внимание, и упустили все существенное. Я никак не могу внушить вам, какое значение может иметь рукав, ноготь на большом пальце или шнурок от ботинок”[19]. Я расправила рукав и взглянула на туфли: они были без шнурков. Уф! Посмотрев на ноготь большого пальца, я заметила, что он слегка неровный. На обоих ногтях больших пальцев небольшое углубление, нечто вроде кератиновой впадинки. Я нахмурилась: что бы это значило? Недостаток железа? Заболевание печени? Страшная угроза моему здоровью? Печатая большими пальцами, я вбила в “Гугл” на айфоне: дефекты ногтей. Пришли тысячи результатов. Одним из первых была новость: “Дефекты поверхностного слоя ногтя вызываются дезорганизацией проксимальной части матрицы, в то время как дефекты глубокого слоя ногтя вызываются дезорганизацией дистальной части матрицы”. Ого! Дезорганизация матрицы? Меня страшат медицинские новости, в которых более одного непонятного слова.

Меня отвлекло появление у стойки регистрации стройного мужчины: это, вероятно, был Лорбер. Гордясь своими дедуктивными способностями (одет лучше всех в помещении, на часах как раз назначенное время), я забыла про свои неровные ногти и подошла к нему.

Лорбер, мягко улыбнувшись, поздоровался. На его лице было выражение спокойной усталости. Кажется, он глубоко выдохнул, когда повернулся ко мне и пожал руку (никак не прокомментировав мое рукопожатие). Он только что прочел лекцию, соединившую его профессиональные и личные интересы: микробиология и искусство. Мы присели на скамью темного дерева. Лорбер специализируется на диагностике и изучении анаэробных инфекций, однако я пришла из-за его искусства физикального обследования. Как и многие профессора, Лорбер ведет практические занятия у студентов-клиницистов. Он показывает им, как вести историю болезни и как проводить физикальное обследование. Он явно получает от этого удовольствие, поскольку имеет возможность компенсировать вред, причиненный студентам за годы зазубривания медицинских терминов, и научить их видеть пациента.

Лорбер рассказал, что на него оказал влияние его отец, слесарь по металлу и по совместительству ремонтный рабочий и чертежник, который передал детям свою внимательность к визуальной информации: “Когда мы бывали в разных местах, отец потом обязательно просил нарисовать план этого места – где именно стояло фортепиано, а где было окно. Он все замечал. Проделав это несколько раз, мы научились обращать внимание на окружающее”.