Костя пробежал, почти не скользя, по мосткам, уперся в освещенные прожектором запертые ворота, вышел из света и подлез под отогнутую сетку. Ноги вязли в песке, из которого узорчатые шины грузовиков настроили игрушечных кварталов на кукольный мегаполис. Площадку мог охранять сторож, но убегающий не ховался, ну и мы не будем. Где вот его искать — в бытовках, что ли?

Впереди мелькнул огонек. Костя побежал. Просверк, длинный и яркий, как от фонарика, уже погас, но Костя засек точку — в высоком незастекленном окне второго этажа. Строился, похоже, очередной гипермаркет или развлекательный центр, кажется, даже не из одного корпуса, каждый этажа на три-четыре. Огонек случился в ближайшем корпусе. Вход был рядышком.

Костя, стараясь ступать беззвучно, ступил в проем, лишенный пока дверей, прислонился к стене и закрыл глаза, чтобы они поскорее привыкли к темноте. Темнота была почти полная.

Почти — деревянные конструкции и полосы светлой краски все-таки различались, это он успел заметить, тени тоже. Тени без света не бывает, весело подумал Костя, предчувствуя увлекательную погоню. По зимней стройке он последний раз лазал лет в двенадцать — тогда все пацаны свихнулись на теме звездных рыцарей, а недостроенный Дворец пионеров в районе жутко напоминал космический крейсер Империи. Костя открыл глаза, оценил путь до лестницы, шагнул вперед — и ему стало худо. Махом.

Костя качнулся назад, чтобы опереться о стену. Стало полегче, тошнота чуть отошла от ключиц, но колени тряслись, а в животе плясал кальмар.

Роллы, что ли, подумал Костя, когда смог снова думать, отдышался и снова шагнул вперед. И снова стало худо — еще хуже, чем было. Да пофиг, подумал Костя с отчаянием, сделал несколько шагов до лестницы, упал на колени и принялся изгонять кальмара.

Вышло у него это ловко. Как у опытной манекенщицы, которые, говорят, так с обжорством и справляются, подумал Костя, со стоном выпрямляясь. И почти равнодушно сообразил, что мужик мог подойти и лопатку ему вырезать, пока он тут корчился. Ну не подошел же. К тому же стало легче. Видать, действительно в роллах дело. Их вкус, приправленный горьким и кислым, горел во рту. Завтра вернусь в это «Солнышко», пупок повару наизнанку выверну, пообещал себе Костя, бережно вставая. Отплеваться не получилось — слюна липла к подбородку. Костя вытер лицо и пошел по лестнице.

На втором этаже накрыло снова — едва Костя ступил на площадку. Да что такое, бессильно подумал он, с готовностью валясь на здоровый бок — так лучше, чем лбом. Блевать было нечем, но желудок честно постарался дотянуться до кадыка. Не обосраться бы, подумал Костя, придя в себя. С другой стороны — ну и обосраться. Подумаешь, беда.

Беда в том, что приступы оставили Костю без сил. Найдет он мужика — и дальше что? Кулак не сжать, какая уж тут третья степень воздействия.

Главное найти — или узнать, где объект ховается. А там видно будет. Может, завтра приду, неискренне предположил Костя и попытался сообразить, что мудрее — подниматься дальше или проверить второй этаж. Сообразить не получилось, но наверху гулко зашебуршали, а потом по лестничному пролету забился протяжный лязг, поддержанный пустым эхо. Даже не третий этаж, а четвертый, понял Костя, зачем-то пошарил руками по полу и чуть не разодрал перчатку. Метровая арматурина была кривой, ржавой на ощупь и с петлей на конце. Ох как славно-то. Костя подтащил ее к себе, поставил торчком и подтянулся до питекантропной позы. Кряхтеть было почти приятно.

К четвертому этажу Костя оклемался, руки-ноги унялись, и тепло стало. Особенно под носом и ниже. Костя снял перчатку, провел рукой по губам — скользко. Кровь из носу хлещет. Зашибись. На плутонии бетон замешивали, что ли?

Костя вытер ладонь о штаны, сунул руку под шапку и дернул прядь волос. Больно. Не в плутонии дело. Уже хорошо. Костя сморкнулся, опять обтер ладони — жалко джинсы, хорошие, боссовские, ну да не до них уже, — и сделал шаг вперед.

На ухо что-то шепнули. Четко — на левое, с близкого расстояния, хотя рядом никого не было.

Костя замер — и шепот повторился, теперь разборчиво:

— Дальше не иди, будет хуже.

Мужской голос, не высокий и не низкий, произношение местное, четкое, мужику сорок или чуть больше. Может, и объект — если он умеет растворяться в воздухе и вещать из газообразного состояния. Но, скорее, глюки.

Костя мотнул головой и сделал еще пару шагов. Теперь голос ударил в правое ухо, гораздо громче:

— Фираю Неушеву ты убил?

— Чего? — спросил Костя вслух, развеселившись. Ну дурдом же: стройка, кровища из носа и голоса. Как после драки с Саньком Калягиным — это третий класс, не, четвертый. Санек в пятом перешел в параллельный, а летом после девятого отравился чачей на метиловом спирте. — Ты чего мелешь, дурилка? Меня тут… Стоп.

Костя наклонился, опершись об арматурину и все равно едва не нырнув носом в бетон, и посмотрел по сторонам. Ничего не было видно, да и не должно бы — динамики направленного звука бывают с ладошку величиной, — но следовало хоть приблизительно оценить расстояние.

— Клоун, ты чей? С инновачечной? — спросил он, делая большие паузы между словами и фразами — и говорить трудно, и прислушаться надо как следует. — Никита Геннадьевич-то в курсе, как вы конвенцию задрали?

Ответа не было. Да и не надо. И без него многое понятно. Перед Костей был огромный зал, уходивший пустотой вправо и влево, далеко за пристроенные где-то на несущих колоннах динамики. Впереди пустоты было меньше, звук барахтался и падал обратно, отраженный недалеким препятствием. Разный звук, не только Костиных речей.

Костя, надев перчатку, поковылял вперед, неритмично цокая арматуриной по полу, а когда более-менее пригляделся, перехватил арматурину как дубинку и покрался беззвучно. Беззвучно не получалось: нос не работал, а через рот дышалось со свистом, и мелкий бетонный мусор крякал под подошвами. Но можно было надеяться, что объект этого не слышит, потому что сам издает звуки сопоставимой интенсивности. Звуки были странными — какое-то шуршание с гулким подстукиванием, будто связку газовых баллонов по полу таскают. Доносились звуки из-за замызганной старообразной двери, — древесная плита под шпоном, — врезанной в самую середку дощатой стены, перечеркивавшей зал, кажется по всей длине. Костя снял перчатку и уперся в дверь кончиками пальцев, осмотрел ручку, замок и петли. Шум оттуда, замок стандартный врезной, дверь открывается внутрь — так что, по идее, выбивается без проблем.

Костя надел перчатку, последний раз прислушался, оперся на арматурину и ударил ногой в замок. Дверь с хрустом отошла на полсантиметра — косяк почти выбился. За спиной рявкнули:

— Не делай…

Костя не дослушал. Он перехватил арматурину и кинулся вперед — сквозь громко отлетевшую дверь, лунный свет и через узкую площадку, перегороженную связанными сорокалитровыми бочками из-под краски. Костя споткнулся о них и полетел, уже увидев, куда, пытаясь извернуться и ухватиться за бочку, за балку, за воздух — и падая мимо, мимо, медленно и жутко. И сразу — быстро.