– С чего бы это? – сосредоточенно жуя, заинтересовался я. – Я с ними не ссорился. Пока.

– Они, кажется, так не считают. А с учетом того, что детки побоялись даже рты раскрыть в их присутствии… Короче, лучше им было у твоего знакомого убивца спросить. Зато как только четверка отсюда исчезла, в столовую заявился Рух и тоже, представь, спросил о тебе!

– Ему-то я зачем? Все вроде обговорили. Или он решил, что насмешники вернулись по мою душу?

Нич жадно принюхался и, улучив момент, ловко стянул с тарелки котлету.

– Не знаю. Но рожа у него стала весьма забавной, когда выяснилось, кого именно искали насмы.

– Бедняга. Ректор велел ему глаз с них не спускать. Ну и с меня заодно. А как за ними уследишь, если насмы перемещаются через иное, да еще получили официальное разрешение находиться на территории академии? Боюсь, ректор дал нашему друиду невыполнимое задание.

Я вкратце пересказал старому другу случившиеся за день события, кроме визита к ректору, о котором Нич и так знал, и усмехнулся:

– Мкашу даже амулет связи не поможет – он улавливает лишь остаточные эманации иного, поэтому «зеленый» каждый раз будет безнадежно опаздывать. Забавно, что Умдобр об этом не подумал.

– Он сам толком не понял, с чем имеет дело, – возразил Нич, азартно расправляясь с котлетой и явно нацелившись на вторую. – С ректором вряд ли кто-нибудь откровенничал на эту тему.

– В отличие от меня он просто не решился на допрос предполагаемого союзника-врага.

– И это говорит о его благоразумии. О чем ты вообще думал, нарываясь на ссору с целой звездой?!

Я вопросительно приподнял одну бровь.

– Мне показалось или ты действительно считаешь, что я действовал необдуманно?

– А разве нет? – язвительно осведомился таракан.

Я ласково улыбнулся.

– Может, мне снять полог молчания?

– Снимай! – охотно согласился он, сердито сверкнув глазами. – Еще не все в академии видели и слышали твою драгоценную «тараканочку»! Давай их удивим!

– А давай, – легко согласился я и слегка приподнял правую руку, под которой прятался наглый таракан.

– Стой! – ахнул тот. Затем с трудом проглотил оказавшийся слишком большим кусок. Едва не подавился. Кое-как отдышался. После чего юркнул в рукав моей мантии и уже оттуда хрипло завопил: – Гираш, не смей!

Эх, хорошо, что вокруг стола заклятие висело, а то быть бы мне объектом еще более пристального внимания студентов и преподавателей. Виданое ли дело – говорящий таракан!

– Не смей! Трогать! Заклятие! – разъяренно прошипел учитель, намертво вцепившись в меня лапками. – Иначе я сожру записку, которую оставили насмы, и ты никогда не узнаешь, что им от тебя понадобилось!

Вот уж когда я от возмущения чуть не выронил недоеденный пирог.

– Нич!

– Я не шучу! – предупредил упрямый старик и в качестве демонстрации серьезных намерений вонзил жвалы мне в руку. Глубоко так вонзил, от души. Наверное, позабыл о том, что это не трансформа, а обычное человеческое тело.

Почувствовав, как по коже потекла кровь, я сокрушенно вздохнул и, не обращая внимания на раздавшееся снизу испуганное «ой!», уронил руку обратно, с силой впечатав предплечье вместе с прицепившимся к нему тараканом в столешницу.

От хлюпающего звука на душе сразу полегчало. А когда из-под локтя раздался полупридушенный хрип, появившееся было недовольство плавно исчезло, уступив место здоровому прагматизму.

Впрочем, это не помешало мне нажать на стол чуть сильнее, воспитывая распоясавшегося фамильяра: не люблю, когда меня шантажируют. Настолько, что даже могу на время забыть, что с шантажистом меня когда-то связывали не только дружеские, но и ученические узы.

Спокойно отхлебнув травяного настоя и терпеливо дождавшись, когда раздавленный обстоятельствами Нич перестанет трепыхаться, я поправил сбившуюся мантию, чтобы никто не увидел торчащих из-под нее тараканьих усов, и только потом пошарил в рукаве.

Съесть записку старик бы не посмел – знает, что я его за такое сам сожру, в буквальном смысле слова с потрохами. Спрятать ее ему было негде, да и некогда – время поджимало. Так что ежели его хорошенько обыскать…

– Отстань, извращенец! – сдавленно простонал Нич и вяло дрыгнул лапами, заставив меня удивленно вскинуть брови. Надо же, какой живучий. – Не трогай крылья! Щекотно ведь! Пусти, гад!

– Терпи, – наставительно заметил я, бесцеремонно обыскивая трепыхающуюся жертву. – Я пять лет терпел, ни разу не поддавшись искушению воспользоваться твоей беспомощностью. А теперь пришло время твоей расплаты за годы ничем не замутненного счастья.

– Что?! – от возмущения Нич аж завибрировал и снова попытался меня укусить. – Какое, к демонам, счастье?! Да ты ж надо мной пять лет измывался как не знаю кто!

– Это были воспитательные меры, – невозмутимо ответил я, звонким щелчком заставляя его закрыть гневно распахнувшуюся пасть. Потом подцепил ногтем наполовину расправившееся тараканье крыло, нашарил наконец искомое и выудил из-под хитинового панциря сложенный вчетверо листок бумаги, уж не знаю, как он умудрился его туда запихнуть. Не обращая внимания на шебаршение внизу, аккуратно развернул записку. На всякий случай придержал сердито сопящего таракана, чтобы не вздумал мстить. После чего пробежал записку глазами и хмыкнул.

– Ну надо же… Кажется, нас приглашают поговорить.

На секунду в рукаве стало подозрительно тихо.

– Нич, ты слышишь? Не надо делать вид, что тебе совсем не интересно.

Таракан непримиримо фыркнул. А я сокрушенно вздохнул, пододвигая поближе тарелку с пирожками.

– Значит, мне придется идти туда в одиночку и самому выяснять, зачем им нужен еще один контракт с некромантом.

– С чего ты решил, что это будет именно контракт? – тут же сделал стойку учитель и, выглянув из рукава, настороженно принюхался.

Я с невинной улыбкой протянул ему пирог, краем глаза отметив, что в столовой наконец объявились темные, как обычно, все вместе, и толпой двинулись к раздаче.

– Это просто предположение. Да и чем еще они могут привлечь мое внимание?

Нич метнул в мою сторону раздраженный взгляд и вгрызся в пирог, пока не отняли. А через пару минут недовольного сопения спросил:

– Когда?

– Завтра на рассвете.

– Где?

Ответить я не успел, потому что внезапно обнаружил, что явившаяся вместе со своими Верия не только меня заметила, но и, проигнорировав повелительный окрик Алеса, целеустремленно двинулась к нашему столику. Насупленная, почти как Нич. И выглядевшая настолько решительно, что ни один светлый не посмел заступить ей дорогу.

Когда она приблизилась и, прихватив у соседей свободный стул, уселась напротив меня, я невольно восхитился: сама бледная как смерть, а щечки расцвели алыми пятнами. Кулачки сжаты, губки вытянулись в тонкую линию, вся такая мрачная и упорная. Вот только сердечко колотится как заячий хвост.