Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А 24 октября было сделано признание и сами Жаком де Моле. Он сообщил инквизитору Гийому де Пари, что был принят в орден сорок два года назад в Боне, в диоцезе Отён, Умбертом де Пейро, Магистром Англии, и Амори де ла Рошом, Магистром Франции. И признался далее, что после того, как он дал множество клятв относительно соблюдения обычаев и законов ордена, его плечи окутали плащом тамплиера, и приор Умбер де Пейро приказал принести бронзовый крест, на котором было изображено распятие, и велел ему (Моле) отречься от Иисуса Христа, чье изображение держал перед ним. Он нехотя подчинился; потом ему велели плюнуть на распятие, но он плюнул на пол. Когда его спросили (в суде), сколько раз он плевал на распятие, он поклялся, что плюнул только один раз и помнит это очень хорошо.
Зачем нужно было старому Магистру (в это время ему уже было за шестьдесят) чернить себя и делать подобные признания? Если он действительно раскаялся, то почему нельзя было произнести подобные признания сразу после ареста, почему понадобилось 10 дней передышки?
Впрочем, некоторые историки склонны объяснять неожиданное признание Магистра тем, что де Моле был совершенно сбит с толку, насмерть перепуган и, казалось, абсолютно утратил почву под ногами, ни разу не проявив себя в тот ответственный момент как сколько-нибудь решительный руководитель. Причину подобного состояния историки видят в том давлении, которое оказывали на Магистра королевские чиновники.
Во-первых, никто из историков, стремящихся представить портрет разбитого и замученного старика, сам и в глаза не видел де Моле. Портрет и поведение человека нельзя восстановить лишь по репликам, записанным на допросе инквизиции, где нет и не может быть никакой объективности.
Во-вторых, историки сами оказываются под влиянием собственного метода, основанного лишь на сборе фактов, не учитывая того, что описываемая эпоха была полна тайн и мистицизма. Человек, стоящий во главе самого могущественного ордена, вряд ли мог напоминать обыкновенного испуганного старика. Магистр был воином, и напугать его мало что могло после тех Крестовых походов, в которых он принял самое активное участие. Скорее всего, безразличие де Моле, его готовность произнести любое признание, его готовность плыть по течению были продиктованы тем, что Магистр на этом этапе своей славной жизни осознал, что он успел-таки сделать нечто очень важное, нечто такое, с чем не может сравниться ни позор, ни физические муки, ни смерть. Что же касается “коричневых”, то они спасали свою жизнь как могли и поэтому отвечали с готовностью на все вопросы инквизиции, прибавляя и от себя немало.
Накануне ареста произошло еще одно очень важное событие, и событие это не поддается никакому разумному объяснению с точки зрения современной исторической науки.
Вот как пишет об этом событии историк-реалист, для которого просто не существует никакой мистики: “Основная масса арестов планировалась как одновременный и внезапный налет на утренней заре 13 октября, в пятницу. Эта операция, успешно позаимствовав многое из опыта прошлых лет, когда проводились конфискации имущества евреев и ломбардцев, прошла весьма удачно, была повсеместно четко скоординирована и подготовлена в обстановке строгой секретности. Нескольким тамплиерам удалось скрыться – согласно официальным источникам, их было человек двенадцать, но, по всей видимости, их было примерно в два раза больше, – однако из них лишь один, Жерар де Вильи, приор Франции, был действительно крупной фигурой; к тому же для некоторых, например для рыцаря Пьера де Букля, это была лишь временная отсрочка. Два других, Жан де Шали и Пьер де Моди, бежавшие вместе, были позднее опознаны, хотя и надели жалкие лохмотья” (Малькольм Барбер “Процесс тамплиеров”).
Как мы видим, реалист не придает этому событию никакого особого значения. Это всего лишь незначительный эпизод. Основная масса тамплиеров были захвачены врасплох и оказались деморализованы. Однако далеко не всех беглецов удалось поймать. Большая часть из них растворились в воздухе, и при этом, как утверждают историки-мистики, беглецам, как и в случае осады крепости Монсегюр, удалось кое-что прихватить с собой. По мнению историков, которые пытаются смотреть на описываемые события с эзотерической точки зрения, несмотря на строжайшую секретность, тамплиеры все-таки были предупреждены о готовящихся арестах. Они заранее решили избавиться от священных для ордена книг, пергаментов и реликвий, и вечером 12 октября, то есть ровно за день до ареста, три повозки, груженные сеном, в сопровождении сорока рыцарей покинули пределы Парижа. Магистр, чтобы не привлекать к этому кортежу внимание, в этот же вечер принял участие в похоронах жены брата короля. Король думал, что он усыпил бдительность старика де Моле, а де Моле сделал все, чтобы король из подозрительности, которая вполне могла возникнуть в случае отказа прийти на похороны, не закрыл ворота Парижа раньше дня повальных арестов. И три телеги с секретным грузом спокойно смогли выехать из-под самого носа обманутого Филиппа Красивого (Патрик Ривьер “Тамплиеры и их тайны”). Этот исход упоминает даже Нострадамус в одном из своих пророчеств. Действительно, 13 октября 1307 года почти все храмовники на территории Франции были схвачены, а имущество конфисковано. Но хотя Филиппу Красивому и удалось, как ему казалось, достигнуть эффекта внезапности, его истинный интерес, его подлинная цель – несметные сокровища ордена – неожиданно исчезли. Птичка в последний момент выпорхнула из гнезда. Сокровищам тамплиеров суждено было стать неразгаданной тайной, мифом. Те три повозки с сеном были далеко не случайным историческим фактом, на который не следовало обращать никакого пристального внимания. По слухам, повозки благополучно достигли побережья у города Ля-Рошель, где стоял на якоре небольшой флот, принадлежащий опальному ордену. Груз разместили на восемнадцати галерах, о которых с этого момента уже никто ничего