– Спаси и сохрани! Спаси и сохрани! – вновь начал осенять себя крестным знаменем Филипп Красивый.

Мариньи, чувствуя, что уступил пальму первенства в своем влиянии на короля Ногаре, решил вступить в разговор и продемонстрировать свои познания и в этой области, а не только в том, что касалось финансов.

– Сир, я знаю, что при своем основании орден еще не проявлял никаких признаков опасной ереси. Сам святой Бернар благословил рыцарей. Все началось с того, когда один из Магистров попал в плен к вавилонскому султану. Он получил свободу при условии, что введет в орден антихристианские обряды. А еще я слышал, что в первые времена два тамплиера ездили верхом на одной и той же лошади. В одной из битв сидевший спереди поручил себя Христу и был тяжело ранен; другой поручил себя тому, кто лучше поможет ему, и остался невредим. Этот второй был, говорили, демоном, принявшим человеческий образ; он сказал своему раненому другу, что если бы он захотел уверовать в него, то могущество и богатство ордена увеличились бы. Тамплиер дал себя совратить, и с этого дня нечестие и заблуждения воцарились среди храмовников.

– Наивно, Мариньи, но вполне в народном духе. Можно распространить как слух. Позаботьтесь об этом, – отметил король. К этому моменту Филипп уже перестал ходить из угла в угол. Он застыл посреди комнаты, обдумывая что-то очень важное. – Дорогой Ногаре, я поручил вам как-то допросить этого перебежчика. Забыл, как его звали…

– Эскен де Флойран, Сир.

– Вот-вот. Расскажите, что поведал вам этот Эскен.

Ногаре с трудом сейчас сдерживал охватившее его радостное волнение. Неужели все складывалось именно так, как он хотел? Допрос состоялся уже давно, в 1304 году, то есть два года назад, и Гийом даже решил, что король забыл о своем поручении. Но вот все сомнения позади. Филипп не на шутку заинтересовался делом храмовников. А тогда, в июне 1304 года, король Франции демонстративно подтвердил все привилегии тамплиеров и, несмотря на признания Эскена де Флойрана, в октябре того же года издал указ, которым рыцарям Храма предоставлялись новые привилегии, да еще в горячих выражениях восхвалялись их заслуги перед христианским миром. Тогда Ногаре потерял всякую надежду в скором времени расправиться с ненавистными рыцарями с помощью короля. Значит, что-то очень существенное, что-то очень важное заставило Филиппа изменить свое отношение к ордену. Подул ветер удачи, и теперь остается лишь молиться Богу Света всех катаров, чтобы ветер этот не изменил направления. Теперь держись, последний бастион папства! Пожалуй, ему, Гийому де Ногаре, удастся все-таки раздуть очистительный пламень мести и сжечь в нем сначала тамплиеров, а затем и все остальное.

– Сир, – произнес вслух королевский легат и поперхнулся. – Сир! Упомянутый вами Эскен де Флойран говорил на допросе, что орден давно вынашивал план упразднения королевской и папской власти. Утратив свои владения в Святой земле, они решили подчинить себе весь христианский мир, установив повсюду власть жрецов, которые бы правили за спиной короля и его министров. Роль жрецов орден решил взять на себя.

– Прошу вас обоих, как самых верных моих слуг, возьмите это дело в свои руки, и немедленно. На ожидания уже нет времени. Начните немедленно осуществлять наш план. Залепите уши воском. Не слушайте ни Папу, ни придворных. Не принимайте у себя никаких просителей, которые начнут появляться у ваших дверей от лица Святого престола или самих рыцарей. Будьте неколебимы. Найдется немало языков, готовых упрекнуть нас в том, что мы действуем не ради справедливости, а преследуем другие цели. План мой прост и понятен. Я решил, что если под мою крепость роют подкоп, чтобы взорвать стену, то следует рыть навстречу и плану храмовников противопоставить свой собственный. Надо в один день внезапно арестовать всех тамплиеров, которых удастся отыскать на территории моего королевства.

– Как?!

В один голос воскликнули глиняные человечки Филиппа Красивого и повскакали с мест. Королю понравилось, что он так удачно смог дернуть своих марионеток сразу за все ниточки. Ему удалось удивить даже тех, кто претендовал на талант читать мысли повелителя Франции.

– Да! Именно так. Сегодня на большом совете я отдам приказ об аресте тамплиеров. Но чтобы достигнуть цели, надо быть осторожным и предусмотрительным, поэтому то, что услышит совет, – будет лишь частью плана. Вам же, как своим преданным слугам, я доверяю само его исполнение и наделяю вас огромными полномочиями.

– Но, Сир, – обрел наконец голос Мариньи, – разве у нас достаточно сил, чтобы провести подобные аресты?

Король вновь зашагал по комнате. Если он вылепил этих уродцев из глины и сделал своими слугами, то это их дело придумывать, как осуществить его, Филиппа, самые смелые замыслы. Ногаре прочитал эту мысль во взгляде своего повелителя и понял, что настал его час.

– Смею заверить вас, дорогой мессир Мариньи, что подобной силой мы располагаем.

При этих словах король остановился и, стоя спиной к своим собеседникам, стал терпеливо ждать продолжения. Увидев, с каким вниманием король отнесся к его словам, Ногаре понял, что фраза, брошенная между прочим из простого желания утереть нос королевскому камергеру, может сейчас либо погубить его, либо помочь вознестись на недосягаемую высоту. Филипп стоял и ждал продолжения, а Ногаре, покрываясь потом, думал, как ему вывернуться. “Что погубило катаров? – рассуждал лихорадочно легат. – Катаров погубило то, что их назвали еретиками. Какая ирония судьбы! Теперь и тамплиеров следует обвинить в том же самом. Надо лишить их ореола святости и защитников христианства. И тогда против рыцарей ополчится весь христианский мир. От испуга предателей станет все больше и больше, и орден начнет разрушаться изнутри, превращаясь в колосса на глиняных ногах”.

Не выдержав затянувшейся паузы, король повернулся к своему легату лицом.

– У вас дурная манера, Ногаре, замолкать на самом интересном месте. Итак, я слушаю. О какой силе вы собирались поведать нам?

– Эта сила превосходит мощь любой армии. Она может сломить сопротивление десяти таких орденов, как храмовники.

– Ну же, не тяните.

– Эта сила повсюду, и каждый знает про нее.

– Ногаре, если вы и дальше будете выставлять своего короля дураком, то я прикажу вас сжечь.

– Хорошо, буду краток. Вы правы, Сир, патетика в подобных случаях ни к чему. Я имею в виду матерь нашу Святую церковь.