— И как называется такое таинство, Маккорт?

— Соборование, сэр.

— Верно, Маккорт. Неплохо для янки с грешных берегов Америки.

Он велит нам высунуть язык как можно дальше, чтоб гостия не упала на пол — худшего происшествия для священника и придумать нельзя. Если гостия упадет с языка причащающегося, бедному священнику придется опуститься на колени, подобрать ее с пола языком, да еще и вокруг все облизать — не дай боже гостия при падении перекатилась с одного места на другое. А вдруг священник занозит язык, тот распухнет и станет, что брюква? А там и задохнуться недолго.

Бенсон говорит, святее гостии нет ничего, только Животворящий Крест Господень, потому первое причастие — самый важный день в нашей жизни. Говоря о первом причастии, учитель приходит в крайнее волнение: расхаживает взад-вперед по классу, машет палкой, говорит, мы всегда должны помнить, что с той минуты, как нам в рот положат Святое Причастие, мы становимся членами наиславнейшего религиозного братства — Единой Святой Римско-католической Апостольской церкви; что вот уже две тысячи лет мужчины, женщины и дети умирают за веру и что уж кто-кто, а ирландцы могут по праву гордиться своими мучениками. Разве не из нашего народа вышла целая вереница мучеников? Разве не мы подставляли шеи под протестантские топоры? Не мы ли шли на казнь с песнею, будто на праздник, а, мальчики?

— Мы, сэр.

— Итак, что мы делали, мальчики?

— Подставляли шеи под протестантские топоры, сэр.

— И?

— Шли на казнь с песней, сэр.

— Как куда?

— На праздник, сэр.

Бенсон говорит, что, возможно, в классе есть будущий священник или мученик, хотя вряд ли конечно, потому что мы самое ленивое скопище оболтусов, которое ему приходилось обучать.

— Однако, в мире всякому есть место, — продолжает он. — И даже относительно таких, как вы, у Бога есть замысел. Ведь не просто так послал он в этот мир босого Клоэсси, Куигли с его дурацкими вопросами, Маккорта, душу которого отягощают грехи Америки. И запомните, мальчики, не для того Бог посылал Сына своего Единородного на крест, чтоб вы тут подарки загребали в день первого причастия. Господь отдал жизнь свою ради вашего спасения. Вера — вот главный дар. Слышите меня?

— Да, сэр.

— Главный дар, это что?

— Вера, сэр.

— Ладно. Марш по домам!

* * *

Вечером мы втроем — Майки, Мэйлахи и я — сидим под фонарем в самом верху переулка и читаем. Папаша Моллой тоже пропивает все пособие и получку, так что денег не остается ни на свечи, ни на керосин для лампы. Майки читает книги, а мы — комиксы. Его отец, Питер, приносит книги из библиотеки Карнеги, чтобы было чем себя занять, когда не надо распивать пинты и присматривать за семейством в отсутствии миссис Моллой. Он разрешает Майки брать любые книжки, какие тот захочет, и теперь Майки читает книжку про Кухулина и рассуждает о нем с видом знатока. Мне хочется сказать ему, что я знал все про Кухулина когда мне было три, почти четыре, и что я Кухулина в Дублине видел, и вообще, Кухулин запросто ко мне во сне приходит. Еще мне хочется, чтобы Майки замолчал, потому что Кухулин — мой, еще с тех пор, как я совсем маленьким был, но я не могу ничего поделать, потому что Майки читает нам сказку, которой я прежде не слыхал — непристойную, которую я ни маме, ни папе ни за что не расскажу. Она про то, как Эмер стала женой Кухулина.

— Кухулин рос и мужал, и вот ему уже почти исполнился двадцать один год. Было ему одиноко и захотел он жениться. Потому-то он силу свою и растерял, — поясняет Майки. — И в конце концов это его сгубило.

Все женщины Ирландии были без ума от Кухулина и хотели выйти за него замуж. Он сказал, хорошо бы жениться сразу на всех, потому что раз он одолел всех мужчин Ирландии, отчего бы не взять в жены всех женщин?

«Хорошо тебе, Ку, — сказал ему тогдашний король, Конор МакНесса. — Но мужи ирландские не хотят коротать ночи в одиночестве».

Посему король решил, что замуж за Кухулина выйдет та, что победит в состязании, да не в простом, а кто больше всех написает. Итак, все женщины Ирландии собрались на равнине Муртемне, чтоб узнать, кто из них прописает дольше, и победительницей стала Эмер. Она и вышла замуж за Кухулина, вот почему она по сей день зовется Эмер Бездонный Мочевой Пузырь.

Майки и Мэйлахи хохочут, хотя сдается мне, что Мэйлахи ничего не понял. Он еще мал, до первого причастия ему далеко, его просто слово «писать» смешит. Майки объявляет мне, что я согрешил, послушав сказку, в которой есть такое нехорошее слово, так что теперь мне придется признаться в этом священнику на исповеди.

— Верно, — говорит Мэйлахи. — «Писать» — плохое слово, расскажи священнику.

Я не знаю, что делать. Как можно признаться священнику в столь ужасном грехе перед первым причастием? Все в классе уже знают, о каких грехах рассказывать на исповеди, чтобы пойти на первое причастие, на сбор даров, посмотреть на Джеймса Кэгни в кино и наесться конфет и пирожных в «Лирик-синема». Учитель помог нам разобраться в грехах, и они у всех одинаковые: ударил брата, солгал, украл пенни из материного кошелька. Ослушался родителей, съел сосиску в пятницу.

Но теперь у меня появился грех, которого нет больше ни у кого. Да священник в ужас придет и вышвырнет меня вон из церкви, и все узнают, что я слушал сказку про то, как жена Кухулина была чемпионкой по пи`санию. Я не пройду причастие, и, завидев меня, матери будут брать на руки своих детишек, показывать на меня пальцем и говорить: «Глядите на него, он, как и Майки Моллой, не прошел первое причастие, ходит теперь тут, грешник, и ни денег не собрал, ни Джеймса Кэгни не увидел».

Лучше б мне никогда не слышать ни про первое причастие, ни про сбор даров. Мне так плохо, что я даже чая с хлебом не хочу, и вообще ничего не хочу.

— Странно, — говорит мама папе. — Ребенок хлеба и чаю не хочет.

— Из-за причастия волнуется, — отвечает папа.

Мне так хочется забраться к нему на колени и рассказать, что со мной сделал Майки Моллой, но я уже слишком большой, чтобы сидеть на коленях, а если сяду, Мэйлахи побежит на улицу и всем расскажет, что я веду себя как маленький. Вот бы рассказать о своих бедах Ангелу Седьмой Ступеньки, но он занят — разносит младенцев матерям по всему свету. И все же я решаюсь спросить папу, есть ли у Ангела Седьмой Ступеньки еще какие-нибудь дела, кроме как младенцев приносить?

— Есть, конечно.

— А если не знаешь, как поступить, он поможет?

— Ну, конечно, сынок. Такая уж у ангела служба, даже если это Ангел Седьмой Ступеньки.

Папа уходит пройтись, мама идет с Майклом к бабушке, Мэйлахи играет на улице — весь дом в моем распоряжении. Я сажусь на седьмую ступеньку и разговариваю с ангелом. Я знаю, что он где-то рядом, потому что седьмая ступенька самая теплая и в голове у меня как будто горит свет. Я рассказываю ангелу о своих бедах и слышу голос.