Внезапно он прошептал:

– Ну конечно!

Его лицо осветилось: он наконец знал!

В четыре утра Вильям Гольден собрал правление в парадном зале.

Сотрудники удивились тому умиротворению, которое исходило от Вильяма Гольдена; владелец оказавшегося под ударом банка двигался невозмутимо, со спокойным лицом и безмятежным взглядом. Они начали задаваться вопросом, не нашел ли этот чертов тип какой-нибудь чудо-выход.

– Садитесь, прошу вас.

Они молча повиновались. Поль Арну, заинтригованный больше остальных тем покоем, в котором пребывал Вильям Гольден, ловил каждое выражение его красивого зрелого лица.

– Господа, у вас меньше двух часов, чтобы поработать с документами и переделать их. Вы измените ту историю, которую можно по ним прочитать, и перепишете ее заново.

– Как именно, президент? – закричал коммерческий директор в полном восторге.

– Свалите все на меня! Только на меня. Скажете, что я являюсь зачинщиком и бенефициаром этой аферы.

Он указал на троих пособников:

– Становски, Дюпон-Морелли, Плюшар, я вас покрою. Вы ничего не подделывали и ничего не клали в карман.

– Что?

– Вы?

– Мы не…

– Уничтожьте свои следы, я все беру на себя! Я сделаю своего сына невиновным. И его сообщников тоже. Каждый продолжит жизнь и карьеру. Я буду единственным виновником.

В мертвой тишине, с привычной властностью он продиктовал приказания, распределил работу, указал каждому его задачу, набросал общую картину, уточняя в то же время наиболее специфические детали. Обычному мозгу потребовалась бы неделя подготовки, чтобы разработать столь ясный и исчерпывающий план; он же излагал задачи внятно, не прерываясь, легко и точно.

Закончив, он просто хлопнул в ладоши:

– Ну, за дело! Меньше двух часов.

Директора послушно потянулись из зала. Только Поль Арну не двинулся с места. Он в растерянности смотрел на друга. Глаза Вильяма Гольдена блеснули, когда он это заметил.

– Ты все понял, старина Поль?

– Нет.

– А ведь это так очевидно…

Он наклонился к Полю Арну и доверительно сказал, с легкой улыбкой на губах:

– Когда нельзя спасти ни деньги, ни честь, еще можно спасти любовь.

Поль Арну сурово покачал головой в знак неприятия:

– Джеймс не стоит твоей жертвы.

– Он не проведет сто пятьдесят лет в тюрьме, у него слабое здоровье.

– Он этого не достоин.

– В любви достоинства заключены в том, кто любит, а не в том, кого любят.

– Но…

– Тсс!

Поль Арну почувствовал, что его друг, потрясенный, разбитый, на грани слез, больше не в силах оправдываться. Он встал, кивнул на прощание и вышел из конференц-зала.

Умиротворенный, Вильям Гольден поглубже уселся в кресло, укрывшись от взглядов в кожаной впадине подголовника, как во времена своего благополучия.

Потом медленно, нежно он вытащил часы, привел в действие механизм, открывающий крышку, посмотрел на портрет Мандины и прошептал ей, как если бы она была жива:

– Спасибо.

Когда она собралась переехать и снять квартирку возле тюрьмы, сестры решили, что она сошла с ума.

– Ты уедешь из Парижа?

– Да.

– Из-за него?

Из газет и телевидения все знали, что его перевели в Эльзас: он отбывал пожизненное в Энсисеме, в центральной тюрьме.

– Из-за него? – повторила старшая сестра.

Элиза не ответила: это было и так очевидно.

– Я тебя не понимаю! – воскликнула вторая.

– Ты рехнулась! – подхватила третья.

– Я и сама себя не понимаю, – отозвалась Элиза кротко. – Но я это сделаю. Так надо. Мне это не нравится, но выбора у меня нет.

Три сестры удрученно переглянулись: бедняжка Элиза вела себя так с окончания процесса.

Старшая не отступалась:

– Я тебе сто раз говорила и повторяю для твоего же блага: тебе надо кому-нибудь показаться.

– Я полагаю, под «кем-нибудь» ты подразумеваешь психиатра? – с нарочито простодушным видом спросила Элиза.

– Психиатра, психолога, психоаналитика, кого хочешь! Кого-нибудь, кто занялся бы твоим душевным здоровьем. Потому что с тобой неладно, милая.

Элиза встала, выдвинула ящик затейливого буфета в стиле Генриха II, загромождавшего половину ее гостиной, и достала маленькую картонку.

– Доктор Симонен наблюдает меня уже четыре месяца.

Сестры взяли у нее визитную карточку. С жадностью прочли регалии психотерапевта: профессор Патрик Симонен, доктор медицины, имеющий дипломы по психиатрии, психологии и когнитивным наукам, принимает в частном кабинете, а также в городской больнице Святой Анны[20]. Знаменитость. У них вырвался дружный вздох облегчения. Элиза заключила весело:

– Вот видите, я слушаюсь ваших советов…

– Отлично, – кивнули сестры.

Успокоившись, они смотрели на кусочек картона горящими глазами, как будто благодарили врача, пользовавшего их сестру.

– Что он тебе говорит?

– Пока мало что, он слушает меня.

– Конечно. Что он думает о твоем плане переезда?

– Он его одобряет.

– Он?..

Их рты округлились. Элиза кивнула:

– По его словам, это будет решающий этап в процессе моего выздоровления. – Она отпила чаю и уточнила, опустив веки: – Ведь я больна…

Старшая перевела дыхание.

– Счастлива, что ты сама это сознаешь, милая. И рада, что тебя лечит светило. Мы, конечно, тебя любим и оберегаем, но мы всего лишь твои близкие. А вот если специалист считает…

Обе сестры согласились со старшей.

– Он только потребовал, – добавила Элиза, – чтобы я продолжала лечение – два сеанса в месяц на улице Вожирар. Это меня устраивает.

Задышалось легче. Упоминание почтенной буржуазной улицы Вожирар их совершенно успокоило.

– Как же ты будешь работать?

Элиза слабо улыбнулась. Вопрос ее второй сестры означал, что они согласились с ее отъездом; теперь их интересовали практические соображения.

– Я могу переводить где угодно. Тексты поступают мне по Интернету, и переводы я отсылаю тоже по Интернету. Уже давно я не встречаюсь со своими работодателями.