— Не беспокойся, с твоей фигурой все в порядке, — нетерпеливо говорю я. — Просто мне нужно было как-то привлечь твое внимание. Ты услышала что-нибудь еще из того, что я сказала?

— Конечно. — Люси продолжает дюйм за дюймом исследовать свое тело и теперь уже приближается к талии — безукоризненной, как и все остальное.

— Ты не толстая. Просто глупая.

Конечно, эти слова действуют на Люси как ведро холодной воды. Лицо ее покрывается красными пятнами — и вовсе не из-за солнечных лучей, нижняя челюсть отвисает в буквальном смысле слова. А ведь я всегда считала, что это лишь речевой оборот. Люси налетает на меня как коршун, глаза ее пылают.

— Я глупая? Это я-то глупая?! Неужели? Да я, черт возьми, умнее всех моих знакомых. Не забывай, что я телепродюсер. Я разговаривала с самыми известными людьми. Я беседовала с Карлом Саганом[41]за три недели до его смерти. Стивен Хокинг[42]дал мне большое интервью сидя.

— Он всегда сидит, потому что прикован к инвалидному креслу.

Люси бросает на меня взгляд, от которого высохли бы дождевые леса Стинга[43]. Но меня уже невозможно остановить.

— Видишь ли, если б у тебя была хоть капля ума, ты бы каждое утро целовала Дэну ноги. Вместо того, чтобы… Впрочем, мне наплевать, что ты делаешь с Хантером и с различными частями его тела.

— Это не имеет к Дэну никакого отношения, — надменно произносит Люси.

— Не имеет отношения к Дэну? Если ты так считаешь, значит, ты и вправду глупа.

Я чувствую такую злость, что готова тут же вскочить и уйти, но Мариэлла держит меня за щиколотки. Кто знает, куда направится мой энергетический поток, если я сильно дерну ногой? Вдруг в результате мне придется удалять аппендикс? Поэтому я откидываюсь на спинку кресла, скрестив на груди руки, вне себя от гнева. И, насколько я могу судить, Люси тоже кипит.

Проходят часы. Начинается прилив. Солнце скрывается за горизонтом. Деревья сбрасывают листву. Стивен Хокинг снова обретает способность ходить. Карл Саган смотрит в телескоп на падающие звезды. Или все это мне кажется… Наконец Люси первой нарушает молчание.

— Если что и глупо, так это то, что мы затеяли этот спор, — говорит она примирительно.» — Джесс, ты моя лучшая подруга. Извини, что я не сдержалась. Знаю, ты желаешь мне добра. Просто ты не можешь до конца понять.

— Не могу понять что? — Я еще не совсем готова к примирению.

— Понять, что представляет собой моя жизнь.

— Не так уж сильно она отличается от жизни других женщин, — говорю я и, помолчав, добавляю: — Разве что мужчин у тебя больше.

Мы улыбаемся, и лед между нами тает. Люси наклоняется ко мне и гладит мою руку:

— Джесс, не беспокойся обо мне. Я знаю, что делаю. Я люблю Дэна, правда люблю. И никогда не перестану любить. Все находится под контролем.

Все они так думают. И я решаю нанести последний удар.

— Хочешь узнать, как все это видится с другой стороны? — спрашиваю я, когда мы, затолкав свои как следует помассированные и полностью расслабленные ноги в сандалии, бредем по пляжу. — Я никогда никому об этом не рассказывала. Ты помнишь, я тебе говорила, почему рассталась с Жаком? Ну, что у нас было мало общего, что он не хотел ребенка… Все это так. Но была еще одна причина. Он не хотел понять, что делает мне больно.

Люси останавливается как вкопанная:

— У него была другая женщина?

— Да. Просто мне трудно было говорить о таких вещах. Даже с тобой. Это было слишком унизительно. К тому же я считала, что тут есть и моя вина. Но Жак не видел в этом ничего особенного. Он сказал, что это не имело ко мне никакого отношения. Что это никак не скажется на наших отношениях. И он действительно любил меня.

— Не сомневаюсь, — горячо соглашается Люси. — Как можно тебя не любить?

— Однако, когда узнаешь о таких вещах, почему-то перестаешь чувствовать себя любимой. Как это ни странно.

Меня захлестывают воспоминания. Все те горькие воспоминания, которые я старалась держать подальше с тех пор, как Жак вернулся в мою жизнь.

— Мне жаль, что я тебя огорчила. Но Дэн ничего не узнает, — обещает Люси.

Некоторое время мы идем молча. Она берет меня под руку. Может, хоть что-то из того, что я сказала, дойдет до ее сердца?

— Ты так и не простила Жака? — спрашивает Люси.

— Сама не знаю, — честно отвечаю я. — В настоящий момент этот вопрос остается открытым.

Когда я возвращаюсь из Пуэрто-Валларты, индикатор сообщений на моем автоответчике мигает с такой скоростью, словно это не телефон, а игорный автомат в Лас-Вегасе. Я пытаюсь сосчитать сообщения, но, дойдя до семнадцати, сдаюсь и включаю воспроизведение. Первой следует серия гневных заявлений от мамаш-театралок с Парк-авеню. Они шокированы, да, шокированы тем, что вокальный и сценический талант их детей не был оценен должным образом и не принес им главных ролей в «Моей прекрасной леди». Я задумываюсь над тем, почему им пришло в голову звонить именно мне, и тут одна из родительниц раскрывает секрет. Оказывается, мой номер был указан на извещении о результатах кастинга, разосланном по электронной почте нашим умнейшим режиссером Винсентом. Видимо, сам он отвечает только на звонки Натана Лейна.

После этого я прослушиваю несколько сообщений от Жака, в которых звучит нарастающее беспокойство. У него изменились планы, деловая встреча должна состояться не в Нью-Йорке, а в Дубае.

«Мне так жаль тебя разочаровывать, ma cherie, — с грустью произносит он. — Ты ведь ждала меня, правда? Увидимся в другой раз. Очень скоро. Je promis. Telephone moi[44].»

В следующем сообщении (когда, интересно, он позвонил: через час или на следующий день?) Жан сожалеет, что я не ответила ему immediatement[45].

«Я знаю, тебя нет в городе, — говорит он, и его голос звучит несколько встревоженно, — но ты обязательно перезвони».

Очевидно, ему неизвестно, что я единственный человек во Вселенной, который, выкладывая за услуги «Веризон» сто пятьдесят долларов ежемесячно, так и не удосужился изучить искусство переадресовки звонков. Журнал «Тайм» вполне может поместить мою фотографию на обложке, сопроводив соответствующей подписью.