– Это просто бред, – устало проговорила Шейла. – Будь у тебя хоть сто голосов, ты ничего не изменишь. Каждый член парламента – это шестнадцать тысяч голосов.

Но Сильвия и слышать ничего не хотела.

– Самое ужасное, что она все это выложит на суде, и эти люди снова попытаются взорвать ее. В прошлый раз чуть не погиб отец. В следующий раз они ее достанут. Или, еще того хуже, достанут моих детей!

Вексфорд вздохнул.

– Я тут выпил шнапса с одной знакомой леди, – он подмигнул Доре. – Жаль, что не прихватил с собой бутылочку.

Господи, как несправедливо, что одну дочь я люблю больше другой, подумал Вексфорд.

– Ты должна делать то, что считаешь нужным, – сказал он Шейле.

Но когда Вексфорд отправился на кухню за пивом, то по пути мягко погладил Сильвию по плечу.

Наконец все успокоились. Сильвия отправилась домой с мальчиками, готовить ужин, а Шейла с родителями решили сходить в ресторан. В этой «жесткой конуре», как выразилась Дора, они чувствовали себя неуютно. По дороге Шейла рассказала про Неда, который дрожал за свое положение в обществе и скрывал их отношения. Но она так и не объяснила, что у него за «положение», а Вексфорд из деликатности не спросил.

– Мир – это прекрасно, – заявила Шейла. – Все хотят жить в мире. Но тогда почему с борцами за мир обращаются как с преступниками?

На обратном пути они проехали мимо полицейского участка, и Вексфорд заметил, что в одной из комнат для допросов горит свет. Он представил, как Бёрден сейчас мучается с Клиффордом Сандерсом, и у него сжалось сердце. Как теперь смотреть Майку в глаза? Что же делать? – с горечью подумал Вексфорд.

Бёрден не планировал на выходных вызывать Клиффорда. Он собирался «отозвать собак», дать ему передышку. Насчет собак – это слова Дженни. Бёрден за это сильно разозлился на жену. И пожалел, что рассказал ей. Он постоянно нарушал главное правило: оставлять работу за порогом. Когда Дженни его обидела, он сказал:

– Я уже слышал эту сентиментальную чушь от шефа.

Дома он обычно называл Вексфорда «Регом», но сейчас был слишком зол на него. У Бёрдена старомодные взгляды, словно у героини викторианского романа, которая зовет жениха Вильямом, но стоит помолвке разорваться, из Вильяма тот превращается в «мистера Джонса».

– Не понимаю жалости к убийцам, – заявил он. – Лучше подумайте о жертвах.

– Ты уже говорил об этом, – не слишком любезно ответила Дженни.

Ну все, с него хватит. После обеда он поехал в участок, отправив Арчболда за Клиффордом. На этот раз Бёрден выбрал для допроса другую комнату, окна которой выходили на Хай-стрит. На полу там темно-коричневая, выцветшая местами плитка («цвет пожилого спаниеля», как выразился Вексфорд), из мебели – два стула и обитый металлом стол с пластиковой крышкой в черно-коричневую клетку.

Клиффорд впервые заговорил первым, смиренным, но довольным тоном:

– Я знал, что вы захотите меня видеть. Я даже не стал включать телевизор. Какой смысл, ведь я все равно уеду. Мама тоже знала, она видела, как я жду звонка в дверь.

– Она тоже спрашивала вас об этом, Клифф?

И снова Бёрден заметил, насколько Клиффорд похож на школьника-переростка. Серые, хорошо отутюженные фланелевые брюки с отворотами, серая рубашка (уж не потому ли, что ее можно не менять два или три дня?). Полосатый галстук и серый, ручной вязки, пуловер с острым вырезом. Пуловер связан обычной «резинкой», но горловина выполнена неаккуратно, чувствуется рука миссис Сандерс. Эта женщина берется за все подряд, но ни в чем не добивается совершенства.

– Я решил сказать вам всю правду и ничего не скрывать. – Лицо Клиффорда, как и всегда, было непроницаемо, даже когда он произносил эти отчаянные слова. – Надеюсь, вы мне поверите. Знаете, она говорит, что меня не просто так каждый день таскают на допросы. Значит, я такой человек.

– Какой человек, Клифф?

– Способный на убийство.

– Значит, ваша мать все знает и считает вас виновным?

– Если это неправда – как она может знать? – педантично поправил Клиффорд. – Скорее, это подозрительность. Она просто говорит, что я такой человек, а не то, что я убил кого-то. – Клиффорд искоса взглянул на Бёрдена. – Может, я действительно способен убить? Пока не попробуешь, все равно не узнаешь.

Странный, безумный взгляд. Но это Бёрден понял позднее.

– Расскажите мне об этом человеке, Клифф.

– Человек, о котором мы говорим, несчастлив. Ему повсюду мерещится угроза. Ему хочется убежать, попробовать лучшей жизни, но он может укрыться только в собственных фантазиях. Он похож на крысу в клетке. Знаете, есть такой психологический эксперимент: дверцу клетки открывают, но перегораживают куском стекла. Крыса рвется наружу и натыкается на стекло. А когда стекло убирают, крыса перестает бороться, потому что ей было слишком больно.

– Вы описываете себя?

Клиффорд кивнул.

– Наши беседы помогли мне узнать себя даже больше, чем Серж. – Клиффорд пристально посмотрел в глаза Бёрдену. – Вам бы работать психотерапевтом, – он издал какой-то ненормальный смешок. – Я думал, вы глупый. А теперь вижу, что ошибался. Вы словно убрали во мне какие-то стены.

Бёрден не понимал Клиффорда. И, как большинству людей, ему не нравилось, что его назвали глупым, хотя тут же опровергли это. Бёрдену показалось, что Клиффорд будет откровеннее наедине с ним, поэтому отправил Арчболда за кофе. Клиффорд снова улыбнулся, неприятно, безрадостно.

– Вы все записываете?

– Да.

– Вот и хорошо. Вы показали мне, на что я способен. Это страшно. Ведь я не крыса и понимаю, что не смогу продавить невидимую стену. Но я могу заставить это сделать человека, который построил ее. – Он помолчал и опять улыбнулся, вернее, оскалился. – Додо. Большая птица. Но она не большая, она маленькая, с коготками и клювом, и все время клюет, клюет. Знаете, по ночам я открываю глаза и думаю, на что способен теперь. Мне хочется сесть в постели и кричать. Но я не могу, боюсь ее разбудить.

– Да, – сказал Бёрден, – я понимаю.

Он постарался не обращать внимания на возникшее внезапно чувство, что зашел слишком далеко, и с опаской спросил:

– И на что вы способны?

Клиффорд молчал. Вернулся Арчболд с кофе. Бёрден подал ему знак, и тот ушел.

– В моем возрасте мать уже не нужна, – продолжил Клиффорд. – Но я во многом завишу от нее.

– Расскажите об этом.

Но Клиффорд начал издалека:

– Сначала я хотел бы рассказать о себе. Про свою жизнь. Вы не против?

Впервые Бёрден почувствовал не то чтобы страх, – он никогда не признался бы в этом даже себе, – но какое-то смутное беспокойство, напряжение, невольный холодок оттого, что он наедине с сумасшедшим. И тем не менее произнес: