– Что именно? – Бёрден подался вперед.

– То, что сделал, – вкрадчиво произнес Клиффорд. – Почему веду такую жизнь. – Он снова засмеялся. – Шутка. Я хотел вас разыграть. Извините, что так глупо. – Клиффорд громко откашлялся. – Я пленник. Вы понимаете это?

Бёрден промолчал. Что он мог сказать?

– Я пленник и одновременно тюремщик. Это все Додо. Зачем ей это нужно? У некоторых людей это в крови. Им хочется власти. Я первый человек, над которым она возымела власть. Все остальные дали отпор, ушли, умерли. Рассказать, как она познакомилась с моим отцом? Между прочим, мой отец – из аристократов. Какой-то его дядюшка был шерифом графства. Я представления не имею, что это значит, но все жутко гордились. А мой дед владел тремястами акрами земли. Когда отец был маленьким, землю продали, чтобы продолжать достойное существование. Кингсмаркэм построен в том числе и на земле моего дедушки.

Бёрден смотрел на него с растущим раздражением. Его и без того оскорбила шутка Клиффорда, а тот еще подлил масла в огонь:

– Вполне вероятно, что ваш дом тоже стоит на земле моего дедушки.

Клиффорд отпил кофе, обхватив стакан руками, и Бёрден заметил, какие у него обгрызенные ногти.

– Додо начинала с того, что работала уборщицей у родителей моего отца. Вас это удивляет? Даже не горничной, а просто уборщицей: она выполняла самую грязную работу. До войны у них были горничные и шофер. А после войны они довольствовались услугами моей матери. Я не знаю, почему отец женился на ней. Она, конечно, твердит, что это любовь. Но я сомневаюсь. Выйдя замуж, она сразу захотела наложить руку на весь дом, стать тюремщиком.

– Откуда вы знаете? – неловко произнес Бёрден. Кажется, он начал понимать смысл притчи, рассказанной Олсоном. Сокрытая покрывалом…

– Потому что я знаю свою мать, – отчетливо произнес Клиффорд. – Мой дедушка долго болел, потом умер. Сразу на следующий день после похорон ушел отец. Я это хорошо помню. Мне было пять лет. Помню, как мы с отцом, мамой и бабушкой пришли на похороны. Меня просто не с кем было оставить. Мать была в новом красном пальто и красной шляпке с вуалью. И я подумал, что женщинам положено надевать на похороны красную одежду. Потому что прежде я никогда не видел ее в красном. Когда к нам подошла бабушка, – она была в черном, – я спросил: «Бабушка, почему ты не в красном?» А Додо рассмеялась. Теперь я уже взрослый. Иногда мне кажется, что отец поступил неправильно. Не потому, что ушел, а потому, что оставил бабушку с Додо. Конечно, в детстве я этого не понимал. Я не задумывался над чувствами бабушки. Буквально через несколько дней после ухода отца мать отправила ее в дом престарелых. И бабушка тоже не попрощалась со мной: просто уехала и не вернулась. Позднее, будучи подростком, я спросил у матери: как тебе это удалось? Я слышал, как трудно устроить человека в дом престарелых. Мать гордилась, как ловко это проделала. Наняла микроавтобус и заявила бабушке, что им нужно кое-куда съездить. Привезла ее туда и заявила начальству, что оставляет ее и теперь им придется присматривать за бабушкой. Додо не миндальничает с людьми, в этом ее сила. Ей могут ответить: «Как вы смеете? Никто никогда так со мной не разговаривал», а она хоть бы что. Посмотрит в глаза и скажет какую-нибудь гадость. Она способна переступить эту запретную черту.

Бабушка прожила в доме престарелых десять лет, а потом слегла. К матери приезжали из социальной службы и просили забрать ее, но все без толку. Однажды все-таки бабушку привезли, но мать не пустила их на порог. И еще она перетащила всю мебель наверх. Единственные люди, с кем мы общались, были мистер Кэрролл и его жена. Мы не дружили, но, по крайней мере, хоть как-то общались. Именно мистер Кэрролл помог нам перетащить мебель на чердак. А потом, когда…

– К чему вы все это мне рассказываете, Клиффорд? – прервал его Бёрден.

Но Клиффорд не слышал. Он смотрел в окно: ливень прекратился, перешел в морось, через которую проглядывало зеленовато-серое небо. Возможно, он ничего этого и не замечал. Беспокойство Бёрдена усиливалось с каждой минутой. Он боялся, что Клиффорд сорвется, что у него начнется истерика. Но тот продолжает спокойно рассказывать:

– За непослушание или грубость она запирала меня на чердаке – среди фотографий или в комнате с матрасами. Но я точно знал, что до наступления темноты меня выпустят. Потому что она боится привидений. Сверхъестественные силы – это единственное, чего она боится. В некоторые уголки сада она не ходит затемно, и даже днем. И вот она запирала меня, а я сидел и смотрел им в лицо.

– Кому? – глухо переспросил Бёрден.

– Фотографиям, – терпеливо пояснил Клиффорд. И тут Бёрден решил последовать правилу Сержа Олсона: он снял часы и положил их на стол. Клиффорд уловил этот жест, но продолжил: – Я смотрел на своих предков, на этих дам в длинных юбках и широкополых шляпах, на мужчин в охотничьей одежде, в окружении собак, с ружьями через плечо. И думал: венцом их жизни стал я. Когда темнело, я уже не мог разглядеть лица, но знал, что скоро мать поднимется ко мне. Входила она медленно, тянула время, открывала дверь и говорила как ни в чем не бывало, что я могу спускаться, чай готов.

Бёрден устало взял часы.

– Время истекло, Клиффорд.

Тот покорно поднялся из-за стола.

– Меня завтра привезут?

– Мы вам сообщим. – И чуть не добавил «не звоните».

Клиффорда увели, и Бёрден спросил себя: чем он тут занимается? И где признание в убийстве? Ведь именно за этим он и вызвал Клиффорда. Он поднялся к себе в кабинет, полистал материалы, собранные Арчболдом и Мэриан Бейлисс касательно возможного убийства, совершенного Клиффордом ранее. Обе бабушки умерли естественной смертью, по крайней мере на первый взгляд. Миссис Сандерс умерла от сердечного приступа в доме престарелых, куда ее упекла невестка. Миссис Клиффорд нашли мертвой в постели. Элизабет Макфейл умерла в больнице от инсульта, пролежав несколько месяцев парализованной.

Он будет допрашивать Клиффорда до самого конца, снова и снова, пока Клиффорд не доберется в своих рассказах до сегодняшнего дня. Пока не произнесет монотонным голосом, что это он убил Гвен Робсон.

Вексфорд пришел в банк Мидленд на Квин-стрит. Сейчас половина пятого, в четыре банк закончил обслуживать клиентов. Менеджер весьма любезно ответил на все вопросы инспектора. Да, у мистера Робсона открыт счет, но не у миссис Робсон. Вексфорд не ожидал такого поворота дел. Что же искала Лесли Арбель? А может, она уже это нашла? Между тем менеджер отказался сообщать информацию касательно счета миссис Сандерс, так как она пребывает в полном здравии.

Инспектор вышел на улицу. Моросило, быстро сгущались серые сумерки. За стеклянной витриной овощного магазина лежали зелень и цитрусовые, покрытые сверкающими каплями, словно их тоже забрызгало дождем. Рядом – бутик. В эркерном окне разложены куцые юбки и топики салатных цветов. В уютный винный магазинчик вошел Серж, сталкиваясь в дверях с мужчиной, который Вексфорду показался знакомым. Джон Уиттон, сосед Ральфа Робсона: в руках пакеты, спереди в «кенгуру» спит младенец, а старший сын, в стеганой курточке, вязаной шапочке и варежках, держится за полу отцовской куртки от «Барберри». Уиттон не узнал Вексфорда, он спешил к «пежо», припаркованному возле счетчика, спешил потому, что время истекало и вот-вот появится дежурный.