определялся числом рабов, находившихся в собственности, а Потемкин владел десятками тысяч душ крестьян в Великороссии и на Украине. Его полный титул в начале 1780-х годов почти не уступал размером полному титулованию российских монархов:

«Ея Императорского Величества Самодержицы Всероссийской, Великомилостивой Государыни моей генерал-аншеф, Главнокомандующий сухопутными Ея Императорского величества Войсками в Крыму и Южных Российской империи губерниях расположенных, флотами, плавающими в Черном, Азовском и Каспийском морях, всею легкой конницей, Донским войском и всеми иррегулярными, Государственной Военной Коллегии Вице-Президент, Екатеринославский, Астраханский, Саратовский генерал-губернатор, Ея Величества генерал-адъютант, Действующий Камергер, Кавалергардского Корпуса поручик, Лейб-Гвардии Преображенского полка подполковник, Новотроицкого Кирасирского полка Шеф, над войсками генерал-инспектор, и орденов Российских Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, Военного Св. Великомученика Георгия и Св. равноапостольного князя Владимира – больших крестов, Королевско-Прусского – Чёрного орла, Датского – Слона, Шведского – Серафима, Польского – Белого орла и Св. Станислава и Великокняжеского Голстинского – Св. Анны – кавалер, Граф Григорей Александрович Потемкин Таврический Священныя Римския империи князь»[18].

Потемкин был больше льстивый царедворец, чем государственный организатор, что вполне естественно для фаворитизма, особенно когда монарх – женщина. Однако он значительно превосходил по своим способностям всех фаворитов прежних времен, о которых мы уже рассказали, и больше них сделал полезного для России. Уму и вкусу Екатерины II следует приписать то счастливое обстоятельство, что в друзья всей жизни она выбрала далеко не худшего из российских вельмож.

Граф Алексей Аракчеев: правая рука императора Александра I

Благодаря мужскому правлению XIX век стал временем постепенного изживания фаворитизма в Российской империи. Ближайший доступ к монарху получали лица, в высокой степени обладавшие государственными способностями. Но первые государи этого века правили, во многом еще опираясь не на государственные институты, а на преданность окружавших их персон.

Тот человек, о котором мы сейчас расскажем, взял на себя ответственность за все те несуразные вещи, которые творились царским именем. Эта реакционная политика даже получила свое название по фамилии этого деятеля – «аракчеевщина». При всем этом сам Аракчеев ко многому из того, что нареклось этим именем, был лично совсем не причастен. А то полезное, что он сделал для России, истерлось из памяти современников и потомков под влиянием этой политики.

Характеристика Александра I

На время правления Александра I пришлась «гроза двенадцатого года» – самая большая опасность, угрожавшая существованию России со времен Смуты начала XVII века, Отечественная война 1812 года. Но Александр I как державный вождь триумфально выиграл ее, завершив вступлением русских войск в цитадель врага – Париж – и низвержением тирана целой Европы, Наполеона Бонапарта. Никогда еще ни до, ни после голос России не звучал так веско в международных делах, как первые годы после победы над Бонапартом.

Несмотря на все это, Александр I очень тяготился памятью о славной для русского оружия победе 1812 года. Он терпеть не мог, когда ему напоминали о годовщине Бородинского сражения. Он ни разу не посетил мест ожесточенных боев Отечественной войны. Он превозносил и упивался памятью о сражениях 1813–1814 годов, которые русские войска выигрывали вместе со своими союзниками.

Одной из причин следует, видимо, считать то, что Александр I был дурно воспитан как русский царь. Нет, дело не в отсутствии вежливости. Наоборот, все современники признавали исключительную тактичность, вежливость и галантность российского императора по отношению к любому собеседнику, будь он даже рядовой дворянин (а с более низкими сословиями царь и не общался). Дело именно в том, что как русский государь с таким воспитанием Александр I не был на своем месте, да он и сам это чувствовал.

Началось с того, что его бабушка Екатерина II, боясь, как бы ее внук не вырос таким же грубым солдафоном, как отец, изъяла юного Александра из-под влияния Павла и отдала на воспитание специально выписанному из Швейцарии Фредерику Сезару Лагарпу. Он был по убеждениям республиканец. Его даже удалили от русского двора за симпатии событиям Великой Французской революции. Можно представить себе полное несоответствие понятий: республиканец воспитывал человека, которому суждено было стать неограниченным в своей власти монархом Европы!

А впрочем, лучше всего об Александре I и эволюции его нрава и характера рассказывал великий русский историк Василий Ключевский в тех отрывках, которые по цензурным соображениям не вошли в его опубликованный при Николае II «Курс русской истории». «Александр I. Это был характер не особенно сложный, но довольно извилистый. Мысли и чувства, составлявшие его содержание, не отличались ни глубиной, ни обилием, но под давлением людей и обстоятельств они так разнообразно изгибались и перетасовывались, что нельзя было догадаться, как этот человек поступит в каждом данном случае». При этом историк дает важное замечание о способности Александра обманывать и самого себя, убеждая в том, что и он не чужд новым мыслям умного собеседника и давно имел такие же. Все это ему было нужно для поддержания самоуважения. Ключевский замечает, что Александр воспринял либеральные идеи Лагарпа, однако не смог их «переварить», поскольку они были не в его природе. Окруженный образованнейшими людьми своего времени, деятельными реформаторами, Александр воспринимал их идеи как свои. И самого себя считал даже республиканцем, приверженцем конституционных ограничений монархии. Но он слишком сильно держался за самодержавие и не был готов отказаться от него даже частично.

После возвращения в Россию в 1915 году император переменился настолько, что окружающие решили, будто Александр Павлович в глубоком душевном кризисе. Однако Ключевский считает, что царь сбросил все маски и наконец-то стал самим собой. Он принял свою чужеродность стране. Но победителю Наполеона, освободителю Европы, больше не было нужды оглядываться на других, он мог полностью доверять себе.

Вот в этот второй период его правой рукой, незаменимым сотрудником и сделался один Аракчеев.

Если же кто-то считает, что характеристика, данная Александру I Ключевским, незаслуженно резка и необъективна, то вот суждение белоэмигрантского военного историка, до мозга костей монархиста Антона Керсновского: «Могучий и яркий патриотический подъем незабвенной эпохи Двенадцатого года был угашен императором Александром, ставшим проявлять какую-то странную неприязнь ко всему национальному, русскому».

Не нужно быть глубоким мыслителем, чтобы в этом антипатриотизме государя не увидеть истоки тайных обществ и мотивы, выведшие цвет гвардейского офицерства в роковой день 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь…

До Аракчеева у Александра I были другие фавориты. Четыре года вплоть до 1812 царь тесно сотрудничал с Михаилом Сперанским – сыном сельского священника, дослужившегося до чина действительного тайного советника. Сперанский провел ряд реформ государственного управления и уже разрабатывал план учреждения в России выборной Государственной Думы. На этом этапе его настигла разгромная критика Карамзина. Придворный историк настойчиво обращал внимание на то, что Сперанский в своих реформах следует примеру революционной Франции и планирует ограничить права монарха. Александр I, готовившийся тогда к войне с французским императором, был