– Э, мужики, я просто так… гуляю.

И никак их, гадов, не достать, не ударить! Ладно, тот, что с топором, когда замахнулся б – можно было бы и… Но рогатиной-то замахиваться не надо…

– Да бей его уже!

Бамм!!!

Что-то прилетело сверху – здоровенное бревно, оглобля! – ударило сразу по затылкам обоих – и как так ловко получилось-то?

Только что стояли, кричали – бей! И вот уже лежат бездыханно рядышком.

А сверху, с крыши, спрыгнул здоровый, самого подозрительного вида, мужик, мосластый, с пегой растрепанной бородой и крючковатым носом… Кстати, почему-то Егору сильно знакомый…

Спрыгнув, мужичага с довольным прищуром полюбовался своей работой, после чего перевел взгляд на Вожникова и, неожиданно подмигнув, молвил:

– Купи, паря, веник!

– Что-что?

– Давайте-ка, скорей там! – заметалась на ветру у ограды черная борода Антипа Чугреева. – Егорий, Никита, уходим.

– Х-хэк! – голый по пояс Вожников ловко разрубил пополам массивную осиновую чурку.

Плохие были дрова, сучковатые, зато топор – та самая секира – хоть куда! Ее, правда, Егор берег, только вот для таких чурбаков, что обычным топором не взять, использовал.

– Расколол, что ли, Егор?

– Расколол, а ты как думал?

Бросив секиру, молодой человек потянулся да, щурясь от солнышка, направился к колодцу, что располагался рядом, на заднем дворе, возле огорода с черной землицей и первой нежно-зеленой травкой.

Там, у колодца, стоял с деревянными ведрами Федька, точнее сказать – таскал в баню воду, а Вожников, вот, дрова колол. И то и другое – типично женское занятие, но все ж делать-то их нужно было – заладили к вечеру баньку, а на захудалом дворище разорившегося своеземца Микеши Сучка народу вообще не было, если не считать самих ватажников, большая часть которых под водительством Чугреева еще с утра отправилась за город подыскивать местечки для будущих засад. Впрочем, Антип надеялся уже и сейчас хоть кого-нибудь повстречать на еще не просохшем шляхе, хоть что-нибудь взять, гопстопник чертов.

Ватажка уже собралась довольно большая, двадцать человек, или, как привыкли считать местные, – «полсорока». Окромя самого Чугреева да Егора с Федькой, еще и такие колоритные типы, как пегобородый Никита Кривонос – «Купи Веник», да приятель его, молодой Онисим Морда, да еще Иван Карбасов, да Линь Окунев – это все мужи опытные, остальные же – сопленосая молодежь, так, лет по шестнадцати-двадцати парни, примерно все на одно лицо, по крайней мере, Вожникову почему-то так и казалось. Да! Еще и сам Микеша Сучок, своеземец бывший, тоже в ватажники подался – кормиться-то надо. Его Антип, как и Кривоноса с Онисимом, и раньше еще знал по прежним своим делам, которые вспоминать не любил, знать, такие дела были.

Полузаброшенное дворище Сучка располагалось верстах в пяти от города, на берегу Белого озера, среди болот и почти непроходимой лесной чащи, так что добраться сейчас сюда было довольно сложно. Хорошо, болота хоть уже и начали таять, да не до конца растаяли; как и лед на озере: почернел, зашуршал по краям желтыми полыньями да шугою, однако не таял, наверное, ждал майского тепла.

С постоялого двора Ахмета Татарина приятели, тепло простившись с Борисовичами, все же решили уйти: во-первых, из-за Егора, а во-вторых – ну, не собирать же там ватагу у всех на виду? И служки корчемные, и сам Ахмет впечатления надежных людей вовсе не производили и наверняка «постукивали» втихаря местному воеводе, а то и тому же недоброй памяти дьяку Лариону Степанычу. Кстати, Борисычи тоже свалили, не сказавши, куда. Паслись-опасались.

У Сучка место было хорошее – дикое и безлюдное, как раз для ватаги. Уже начались тренировки, Егор старательно обучался оружному бою, да и сам ставил парням удары, вон и Федька ходил уже, украшенный синяками – на скуле и под левым глазом – после вчерашнего спарринга.

– Ничего, ничего, – подмигнул отроку Вожников. – Синяки мужчин украшают. А ну-ка полей мне водицы!

Подставив спину, молодой человек с удовольствием смыл пот, крякнул:

– Ох, хорошо! Студеная. А ты сам-то чего стоишь? А ну, снимай рубаху – полью.

– Не-не-не, – испуганно дернулся Федька. – Холод-от, нешто можно?

– Нужно! – Егор со смехом схватил парня за руку. – А ну-ка бадейки поставь. Рубаху долой… Ага…

Подхватив тяжелое ведро, Егор от души окатил подростка водой и засмеялся:

– А теперь – бокс! Спарринг! Да шучу, шучу – чего ты? Много еще тебе носить?

– Да бадеек с дюжину и осталось, – опасливо покосившись на Егора, отрок обхватил себя руками за плечи. – Хол-лодно.

– Так бадейки-то в баню тащи, вот и согреешься, – посоветовал молодой человек и, взяв топор, подошел к осиновым чуркам. – А я пока поколю. Пожалуй, уже скоро и наши вернутся.

– Скорей бы, – тряхнув мокрыми волосами, Федька поспешно натянул рубаху. – Может, дичь какую по пути запромыслят? Вдруг да и попадется в лесу кто? Хорошо бы тетерев или рябчик.

– Тебе все бы жрать! – хохотнул Вожников. – Вон, худой какой… куда только лезет? Ла-а-дно, не обижайся, я ж так… шутя.

– Да язм понимаю. А все ж покушать охота.

И в самом деле, у Егора и самого-то частенько подводило живот – такие уж голодные настали времена, прежнее серебришко кончилось, не было и медного пула, перебивались покуда дичью да рыбкой, да кое-что приносили те ватажники, что жили в посаде. Это была идея Вожникова – организовать все по сетевому принципу, чтоб не всем в одном месте ошиваться, а собираться в кучу лишь в строго определенное время либо, когда надо, используя в качестве гонца Федьку или кого-нибудь из молодых. Вот и сейчас у Сучка жили лишь те, кому некуда было податься – Антип, Егор, Федька, сам своеземец да Иван Карбасов с Окуневым Линем – те были беглые, откуда-то из ярославских краев. Неплохие, в общем-то, мужики, но, видать, изрядно битые жизнью. Оба успели побывать и в ордынском плену, у какого-то мурзы, от которого тоже сбежали, бродяжничали, собрались было далеко-далеко – в Хлынов (как понял по рассказам многих Вожников – местную Тортугу), но вот пристали к ватаге, вернее, хитрый Чугреев их уговорил, случайно встретив в корчме Одноглазого Нила.

Егор поколол еще немного – в охотку, тем временем и Федька натаскал вторую кадку воды, как раз затопили и баню да, вскипятив на очажке воды, бросили почки смородины – для запаха, для завара.

Потом, вытянув ноги, оба уселись на завалинке, лениво потягивая «чаек». Вожников блаженно щурился – хорошо было вот так сидеть, отдыхая после работы. Дышать напоенным запахом первых весенних трав воздухом, смотреть в высокое синее небо, на озеро, покрытое темно-голубым ноздреватым льдом, на выбегающую откуда-то из чащи тропинку, уже поросшую кое-где свежей нежно-зеленой травкой. По краям тропинки, вдоль покосившегося забора тянулись заросли ивы с пухлыми серебристыми почками, чуть дальше широко разрослась ольха, у нее почки совсем другие, приплюснутые, лиловые, а вот у тополя, что стоял у давно упавших наземь ворот, – острые, зеленые, торчат, словно рогатины, выставленные охотниками в ожидании дичи.