Пока в Крюне заново возводили декорации для «Долины» – предыдущие Лени не понравились – она отправилась в Доломитовые Альпы на поиски натуры. В купе поезда «Миттенвальд – Боцен» ей повстречался незнакомец, довольно нагло рассматривающий ее из коридора. Лени понравилось его грубое мужественное лицо, сплошь в шрамах, и пронзительный прямой взгляд. Он постоял несколько минут, прислонившись лбом к стеклу двери, а потом исчез, также внезапно, как и появился. Каково же было удивление Лени, когда она снова его увидела на съемках сцен с верховой ездой в Миттенвальде. Лени требовалась лошадь и наездник-дублер, и генерал Дитль любезно предоставил в ее распоряжение старшего лейтенанта горнострелковых войск Петера Якоба, находившегося в данный момент в отпуске. Лени как молния поразила. В его присутствии она трепетала. Офицер каждый день приходил на площадку и каждый вечер сидел со съемочной группой в одном ресторане, он даже снял комнату в той же гостинице, где остановилась Лени.

Как-то раз Лени вернулась в свой номер, рядом с которым располагалась и костюмерная, и обнаружила лежащего на кушетке в полном обмундировании Якоба. Он спал. Когда Лени вошла в комнату, в дверь постучали.

– Кто там?

Тишина. Снова стук.

– Да кто там? – раздраженно спросила Лени.

В дверь забарабанили.

– Да, в чем дело?! – оскорблено закричала она и слегка приоткрыла дверь. В следующую же секунду в щель просунулся грубый сапог, а затем протиснулся и весь его владелец. Якоб захлопнул за собой дверь и, схватив Лени за плечи, с силой бросил ее на кровать. Он навалился на нее, задрал халат, раздвинул ее бедра и овладел ею. Лени, ошалевшая от такого напора, не сопротивлялась. С такой страстью еще никто ее никогда не любил. Сама она, как человек страсти, мечтала встретить кого-нибудь похожего на нее, с таким же накалом, и вот, кажется, это он.

Лени влюбилась. Теперь парочка не расставалась ни на секунду, лелея каждое мгновение, оставшееся до окончания его отпуска и возвращения на фронт. Вскоре он уехал.

Между тем, наступила зима. Натурные съемки в Крюне пришлось перенести на следующее лето. В Бабельсберге художники уже закончили декорации замка, так что решено было ехать туда. Не успела Лени перед первым съемочным днем осмотреть помещение, как пришло сообщение из Министерства пропаганды – павильоны нужны для съемки других фильмов, декорации приказано разрушить. Это что еще за черт?! Геббельс совсем сошел с ума?! Ну и что, что она уже потратила более 5 миллионов марок?! Лени, не медля ни секунды, позвонила в Министерство, однако с Геббельсом ее соединить не смогли. Разъяренная Лени беспомощно смотрела на полученный в тот же день письменный приказ Фрица Хипплера, рейхсфильминтенданта. Конечно же, это была месть Геббельса за то, что она отказалась после польской кампании делать фильм «Западный вал»! Да, она испугалась! Ей хватило и дня на войне! Какая гнусная и дешевая месть! Он ведь знает, что сейчас Лени пожаловаться фюреру никак не может – у него же более важные дела, война!

У Лени возобновились приступы цистита на нервной почве. Она легла в больницу, где ей ничем не смогли помочь, посоветовав поехать в горы. Да, отлично! Горы всегда ей помогали! Однако еще в поезде у нее начались такие острые боли, что ее немедленно доставили в мюнхенскую клинику профессора Киллейтнера. Врач, осмотрев ее, покачал головой. Нет, операция бесполезна. К сожалению, ничем нельзя помочь. Попробуйте съездить в горы. Ну, вот опять! Лени ничего не оставалось делать, как запастись обезболивающими и поехать в Кицбюэль. Тут ее настигло радостное известие – на Рождество в отпуск приедет Петер. Лени сразу стало лучше. Он теперь часто писал ей, и его письма стали для нее настоящей отдушиной. Он так красиво писал о любви. Когда он приехал в Кицбюэль, она была на седьмом небе от счастья, они теперь целиком и полностью принадлежали друг другу, однако Лени нередко овладевало беспокойство – Якоб был очень взрывным и так же легко изливал на нее, как свою страсть, так и недовольство. У них часто возникали ссоры на пустом месте. Что же дальше будет?! После праздников он вернулся в часть, а Лени – в Берлин на съемки.

Однако через несколько дней приступы ее болезни снова повторились. На площадке после уколов камфары ее укутывали в одеяла, обкладывали грелками, но ничего не помогало. Она снова попала в больницу. Врачи предложили ей лечение грязями в санатории, однако через месяц Лени уехала оттуда такой же больной, как и приехала. Профессор Киллейтнер намеревался еще раз обследовать ее. В ожидании его приема Лени жила в гостинице «Рейнишер Хоф» в Мюнхене. Неожиданно ее навестил Гитлер. Да, она ведь разговаривала с его экономкой Винтер…

– Ну, что-то вы совсем не тем делом занимаетесь, фройляйн Рифеншталь! – улыбаясь, сказал фюрер, вручая ей букет орхидей. – Не падайте духом! У меня есть очень хороший врач – доктор Морелль. Покажитесь ему.

– Спасибо за беспокойство, мой фюрер. Вы так добры, что пришли навестить меня. У вас ведь сейчас совсем другие заботы!

– Здоровье такого режиссера, как вы, тоже моя забота. Когда война закончится, приглашаю вас в Бергхоф писать киносценарии. У меня есть несколько идей. Представляете, какое будет сотрудничество! Если фильмы будут сняты действительно гениально, то смогут изменить мир! Жаль только, что пленка так уязвима. Было бы потрясающе, если бы можно было сегодня смотреть фильмы, снятые в далеком прошлом. Когда вы выздоровеете, фройляйн Рифеншталь, окажите услугу, свяжитесь с институтом имени кайзера Вильгельма и обсудите там эту проблему с учеными. Необходимо создать киноматериал, который не исчезнет ни со временем, ни из-за погоды и выдержит столетия. Люди должны и через много веков видеть, что мы создали!

Его речь, как и всегда, была пламенной и внушила Лени оптимизм. Она, конечно, не преминула воспользоваться возможностью и пожаловалась Гитлеру на Геббельса. Фюрер пообещал ей решить вопрос с «Долиной». Лени очень рада была его видеть. Хотя последнее время она оставила мысли, что когда-нибудь его завоюет, ей было приятно общество этого обаятельного, учтивого и такого гениального человека. Она не переставала поражаться его величию.

Болезнь, впрочем, отступать не думала. Через Рудольфа Гесса Лени попала к гомеопату из Мюнхена доктору Ройтеру, облегчившему ее страдания. Лечение требовалось продолжительное, однако Лени, как только приступы прошли, рванула в Берлин. Город бомбили, и уже в первую же ночь Лени пережила интенсивный авианалет. Дом ее содрогался в грохоте разрывающихся снарядов и свете бесчисленных прожекторов, ощупывающих небо. С каждым днем налеты учащались, кругом под развалинами гибли десятки людей, ожесточенные бои шли и на фронте. Петер не писал уже 18 дней. Что, если он погиб?! Нет, она не переживет этого! В один из дней по радио она вдруг услышала его имя. За особую храбрость, проявленную при прорыве линии Метаксас в Греции, его наградили Рыцарским крестом. Слава богу, он жив! Вскоре Петер прислал телеграмму, предупреждая о своем отпуске. Это был приятный сюрприз! За участие в тяжелых боях в Греции и в связи с предстоящей отправкой на фронт в Россию ему дали несколько дней. В письме, которое пришло на днях, он предложил ей выйти замуж. Лени, хотя и с некоторыми сомнениями, согласилась. Она видела, что ее похожесть с Петером иногда делает их совместное пребывание невыносимым. Мелкие разногласия сейчас в будущем перерастут в скандалы… Хотя предложения стать женой ведь не каждый день поступают…