Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вы всегда ведете себя как незнакомец, верно?
Вы встречались?..
— У меня плохая память.
У тебя не плохая память, у тебя отличная память. Если нужно. Проблема в том, что ты почти ничего не хочешь запоминать. Выбор заказа и его обдумывание проходит в автоматическом режиме, с константами вроде «нейтралитет», «независимость», «анонимность» и «никаких больше путешествий по канализации».
О возникновении последней лучше вообще не думать.
События в жизни Джинна давно слились в один шумный поток, в котором как островок торчит свалка — твоя точка старта и завершения очередной работы.
— Банда, — напоминает Тобиас. — Они взяли в привычку громить мой клуб.
Ничего. Ноль. Но ты киваешь. Раз он говорит с тобой так мирно, ты умудрился не разозлить его в процессе, так?
— Вы всегда были молчаливы. Однако произвели хорошее впечатление, и я рад, что спустя год вы все-таки прибились к стае.
Ты собираешься молчать и дальше, поддерживая свой немногословный образ, но фырканье вырывается против твоей воли. Свою роль играет и непривычно вежливая манера речи Тобиаса, и тот факт, что ты скорее прострелишь себе череп, чем «прибьешься» к Кресту.
— Они не так плохи, — Тобиас смеется в кулак. Звук дребезжит, его рука немного трясется.
— А вы почему с ними? — спрашиваешь ты, чтобы увести разговор от себя. — Надоело платить Триаде?
— Я никогда не платил им, но да, вы отчасти правы — мне не хотелось бы начинать платить Триаде.
— «Крыша» не хуже любой другой.
Лицо Тобиаса перекашивает от твоего цинизма. Впрочем, может, это виноваты его заедающие моды.
— Если вам приятнее земные объяснения... Во мне металла и пластика больше, чем плоти и костей, — говорит Тобиас. — Мозг не справляется с таким количеством чужеродных элементов, свидетелем чего вы, к сожалению, стали. И, даже зарабатывай я в два раза больше, это не исправить. Лимит, знаете. Человеческий предел. Так, действительно, почему я хочу работать с Крестом?..
Он смотрит на тебя, подняв брови в картинном изумлении. Твои губы пересыхают.
Он знает о нано.
Ты не ожидал, что Амелия так болтлива. Или что она настолько доверяет Тобиасу. Согласен ли он с ней, не стоит и спрашивать. Тобиас прав, земные причины ты понимаешь лучше каких-то там глобальных перспектив. Он хочет пожить подольше и получше, в хорошо функционирующем теле — все просто. И нано, если ты все правильно понял, могут обеспечить ему такую жизнь.
Но Тобиас явно не хочет оставлять тебя с этой счастливой простотой.
— И мы говорим о Триаде, Джинн. Триаде, которая производит и продает большую часть аркадийских наркотиков, которые отняли жизни огромного количества людей. Не считая тех, кого Триада убила в войнах за власть и просто так. Поэтому... я и вправду не понимаю, Джинн, почему мне вообще нужны причины, чтобы работать против них. Тем более, если вся моя работа — освободить лаунж, когда этого просит Амелия.
В этом есть логика, которая тебе неприятна. Аркадия — не то место, где можно выжить на благих намерениях.
...Черт, бьет тебя осознание. Док был таким же — ставил принципы выше выживания и здравого смысла.
— Лучше бы ты остановился на пункте про тело.
— Только для твоей убогой системы ценностей.
Тобиас переходит на «ты» и насмешки все так же плавно и спокойно, как говорил секундой раньше. Но это приятная перемена, и ты тихо смеешься.
— Этот шлем явно портит наше второе знакомство, — говорит Тобиас. — Иначе бы я уже налил тебе выпить.
— Нет, на это я не куплюсь, — ты мотаешь головой.
Тобиас притворно вздыхает. Ты слышишь, как дверь в лаунж-зону открывается, и поднимаешься. Помогаешь подняться ему. Жест выходит на удивление естественным.
— Приятно видеть, что вы двое подружились! — восклицает Света. — Впрочем, Тоби — самый обаятельный пожилой джентльмен, которого я когда-либо встречала.
Тот в ответ кланяется.
— Вперед, Джинн, у нас есть план.
Отлично. Наконец-то. Ты едва вспоминаешь кивнуть на прощанье Тобиасу, который начинает медленно спускаться с лестницы.
Без дела ты превращаешься в бревно. «Цель в жизни» — в твоем случае это не просто слова, и уж точно не стремление к справедливости, которым, вероятно, и вправду руководствуется Тобиас. Таблетки, которые ты принимаешь, воздействуют на нейроны в лобных долях. Круто воздействуют. Формируют белковые отложения, препятствуя межклеточным связям. Для нормального человека это означает крайне стремительно наступающую деменцию, для тебя... Ну, это еще не нейрогенез, но близко, — работа нейромедиаторов усилена, так что даже блок ее не останавливает. Док высказал эту мысль — что отложения вокруг клеток не повредят основной деятельности мозга, но срежут дополнительную, запрограммированную. В конце концов, шпион должен не только вернуться домой — в первую очередь, он должен выжить.
Поступить проще и провести операцию на мозге невозможно. Это ловушка протоколов: чтобы избавиться от мотивации на верность и возвращение, нужно нарушить запрет на вмешательство. А нарушение запрета на вмешательство влечет смерть.
Хитрые сукины дети.
Но ты хитрее.
И безумнее, возможно: у тебя в банке — с сотню маленьких убийц в кальциевой оболочке.
Все — ради того, чтобы подавить протокол в медиальной фронтальной коре, ту схему, по которой ты должен быть безумно счастлив от одной мысли о том, чтобы исполнить свой долг перед государством.
Схема, по которой ты и был когда-то безумно счастлив.
Док предупреждал, что это решение не вечно. Нейромедиаторы работают все жестче и жестче, лишнего белка в твоих лобных долях все больше и больше, и рано или поздно что-то сломается. Чтобы это случилось как можно позднее, объяснил он, нужно стимулировать себя к чему-либо самостоятельно. Заставлять себя работать, провоцировать мозг на повышенную активность. Заменить собой приказы извне. Тот случай, когда самостоятельность во всем не только благо, но и необходимость.
Так что вот она, «цель в жизни», работа Джинна — твой ключ к долголетию и независимости. Без всяких сомнений, две жизни одновременно подкидывают достаточно вопросов, чтобы держать в тонусе не только мышцы, но и мозги.
Джинн обязан действовать — это правило. Вик обязан эти действия скрывать. Один работает, другой отдыхает — ты так привык. Благодаря этой простой схеме ты сохранил и разум, и знакомых. Но сейчас две твои жизни смешиваются в одну, и это начинает угнетать. Ты не можешь снять шлем и отдохнуть, и ты не можешь остаться в шлеме и