— Но наши приятельские отношения никуда не делись, мы понимали друг друга, — напомнила она. — Ездили верхом, гуляли в парке, там, в поместьях. Вы были счастливы, как мне казалось. Даже взволнованы.

Лицо ничем не выдало его эмоций.

— Да, я тогда был в отличном настроении.

Он был тогда другой — в ее памяти. Смешливый и беспечный; хотя, теперь вспоминая себя с высоты своих лет, чуть лукавил. Она влюбилась в него, не подозревая, что это лукавство и это счастье — не для нее. Другая женщина?

— Тот последний день. Накануне вашего отъезда, — настойчиво продолжала она. — Вы помните… нашу встречу в тот день?

Он беспокойно наморщил лоб:

— Нет. Я был зол и в дым пьян к вечеру, это я знаю. Я проснулся в похмелье, как в аду. Все в тумане. Вы, однако, были там, так?

— Да, — созналась она. — Могу подтвердить, вы злились и были слегка пьяны.

— Мне жаль. Верно, вы ушли и оставили меня — весьма мудро. Я прилично налакался. — Элис повернулся и принялся наводить в каюте порядок.

Он не помнил. Он не мог вспомнить, как она нашла его в парке замка Линдонхольт с бутылью в руке — вторая валялась у его ног, — в растрепанных чувствах — бессильной ярости и горестном отчаянии. Она потащила его к дому, опасаясь, что он может свалиться в ров с водой, и каким-то образом сумела поднять его наверх, в его спальню. Когда Перси проталкивалась с ним в дверь, он повернул к ней лицо — и она увидела в его глазах такую боль, что ее сердце едва не разорвалось. Ее друг страдал от обиды. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку — для утешения. Но она промахнулась, и поцелуй пришелся в губы — нахлынули неизведанные до тех пор чувства, и она обхватила руками его шею, а он привлек ее к себе, потянул в комнату и…

И теперь, когда она стояла напротив него, ей точно так же хотелось подойти и обнять его, и посмотреть ему в лицо снизу вверх. Он поцелует ее — вне сомнения. Надо уходить, это понятно. Он уже не тот отчаявшийся пьяный юнец, который не соображает, что творит. Но остался один вопрос, который непременно надо сейчас задать. Хотя она боялась услышать ответ и понимала: после такого вопроса они будут смотреть друг на друга совсем иными глазами.

— Если вы так отчаянно хотите меня, — начала она, стараясь не терять присутствия духа, — почему бы вам не жениться на мне?

Вопрос ударил под дых — не хуже ее коленки. Она видела, как Элис поморщился, и закусила губу. Ей было больно это видеть.

Но он справился со своим лицом и подмигнул.

— Это предложение? — произнес он вкрадчиво, нарочито растягивая слова.

— Нет, это риторический вопрос; не паникуйте. Когда я выйду замуж — если выйду, — это будет брак по любви. На меньшее я не согласна. — Она вздернула подбородок и посмотрела прямо в циничные янтарные глаза, наблюдавшие за ней. — Я желаю вас, но не люблю. Вы мне даже не нравитесь так, как нравились в детстве.

— Каждому свое. Вы хотите любви, чувств и верности. — Он пожал плечами. — А я — нет. Любовь — болезненная фантазия, наилучший исход — избавление, наихудший — отрава. Те хохотушки, что гуляют по палубе, охотно заявят, что любят меня, если я вздумаю подыграть им, и каждая будет убеждать себя, что это и в самом деле так. Но любить они будут мой титул и мои деньги.

Дружба и преданность — совсем другое дело. Вы мне нравитесь, Перси. Я желаю вас. Мне стоит дьявольских усилий как-то совместить эти две вещи, потому что я предан своему долгу перед вами.

— Зачем же льстить… ушам больно…

— Никогда не утверждал, что я святой, — сказал он, скорчив гримасу. — Я не упускаю шанса получить удовольствие. А вы, моя дорогая Перси, просто наслаждение.

— Вы… вы способны свести с ума. Вот что я вам скажу: отныне не маячьте у меня перед глазами. Не надо ни помощи, ни защиты от других мужчин, никаких дразнилок или заигрывания. Ничего. Вы поняли меня?

— Отчего же? — Элис театрально раскланялся. — Узрите — ваш равнодушнейший слуга, если только не соизволите попросить меня сменить амплуа. Разрешите распахнуть перед вами дверь, или это слишком навязчиво?

Перси одарила его свирепым взглядом — ничем иным отомстить она не могла. Обидно до боли. Она желала вернуть прежнего Элиса, того мальчика, своего друга. А вместо него перед ней стоял мужчина, которого она желает вопреки всем доводам рассудка, и она сейчас не могла понять ни его, ни — в равной степени — себя.

— Нагляделась вдосталь на это кривляние, — отрезала она, открыла дверь и выскользнула вон.

Слова Элиса не расходились с его поступками. Он был вежлив, безупречен, равнодушен и разжигал в ней дикое желание. Она беспрестанно спрашивала себя: знает ли он об этом? Как бы то ни было, Элис продолжал приходить на их ежевечерние заседания — Дэниел Чаттертон окрестил их «редакторской комиссией». Мадейра осталась за кормой, а роман успел набрать тридцать живописных глав, в которых были сражения на мечах, пиратские корабли, счастливое избавление героя от страшной казни — злодей обещал протащить его под килем, и та несчастная Анжелика, осужденная непрерывно ускользать из оков порочного Блэкстоуна.

— …Который не особо напрягается с преследованием, — услышала Перси шепот Элиса Дэниелу, когда они удалялись с палубы после горячих споров по поводу последних событий романа.

«Как и вы, слава богу», — подумала она, стараясь найти в том радость для себя. Тот факт, что Элис вел себя внешне безукоризненно, вовсе не означал, что ее вероломные чувства были столь же невозмутимы. Она все еще желала его — хотя бы коснуться. Еще ей страстно хотелось вернуть их былые дружеские отношения. Ей хотелось — и она прекрасно это понимала — достать луну с небес.

Быстро спускались сумерки, и Перси вдруг вспомнилось, что сейчас только первая половина марта. И в Бискайском заливе, где они находились теперь, было довольно прохладно — леди, прежде чем отважиться выйти на палубу, надевали утепленные плащи поверх шалей, но Эйврил, с детства привыкшая к климату Индии, сильно мерзла.

— Долго еще, капитан? — спросила она, когда они набились в кают-компанию, приветливую и теплую: ровно горели светильники в кардановых подвесах, и пахло свежеиспеченной сдобой, поданной коком к чаю.

— Не терпится, мисс Хейдон? — Он улыбнулся. — Мы весьма преуспели, сами знаете. Если удастся избежать неприятностей с французской эскадрой и каперами — а капитан британского сторожевика, что встретился нам пару дней назад, полагает, что мы не наткнемся на них, — тогда — при попутном ветре — мы через два дня будем на траверзе мыса Лендс-Энд, а спустя еще сутки вы сможете сойти на берег в Плимуте.

Большинство пассажиров сойдут в Плимуте, заключила Перси, а затем предпочтут добраться до места по суше — даже те, которым ехать до Лондона. После длительного перехода по морю пытки предстоящего дорожного путешествия меркнут в сравнении с возможностью побыстрее вырваться с корабля.