Современная грамматика и фонетика идиша наследуют отчасти германским языкам, отчасти славянским, отчасти ни одному из них, будучи обусловленными естественной эволюцией языка, его специфическими и непредсказуемыми путями развития. Кроме заимствований из двух главных языковых групп-источников, его лексикон содержит слова из древнееврейского, арамейского, латинского, греческого, тюркских и т.д. – трудно идентифицируемые отпечатки языков всех народов, среди которых жили евреи. Особенно характерно использование уменьшительных суффиксов, заимствованных как из немецкого, так и из славянских языков, но получивших большее разнообразие, чем в каждом из них. Например, «город» будет штот, «городок» – штетл, «милый городок» – штетеле. А древнееврейское имя Авраам на идише может превратиться в Авром, Авремл, Авремеле, Авремче, Авременю, Авреминке, Авремчик и т.д.

Речь религиозных меньшинств обычно содержит много специфических слов, непонятных большинству. Послушайте, как эмигранты-мусульмане в Британии и США говорят по-английски, и вы услышите много выражений, происходящих из арабского, фарси, урду и бенгали, используемых, чтобы выразить понятия, для которых не существует доступных или подходящих английских слов. Так же и язык идиш зарождался просто как еврейско-немецкий, отличавшийся от своего источника главным образом лексиконом религиозных обрядов. Или, например, послушайте, как эмигранты из Азии говорят на языках своих прежних стран, и вы услышите много заимствованных английских слов, обозначающих предметы и понятия, неизвестные на их родине. Так и идиш был в основном немецким со славянскими словами, заимствованными, чтобы описать явления, известные в славянском, но не в немецком окружении, и с древнееврейскими словами и фразами, описывающими особые предметы и идеи, связанные с еврейским образом жизни.

Современный идиш совсем не таков. Он представляет собой настоящий сплав немецкого, славянских языков и древнееврейского со словами наподобие местоимения мир («мы»), отражающего одновременно немецкое wir и славянское мы; с выражением хотч («хотя»), заимствованным из польского choć, несмотря на то что в немецком есть совершенно адекватное obwohl; шмате («тряпка») происходит от польского szmata («кусок ткани») а не от немецкого Lappen или Fetzen; эфшер («может быть») и тахлис («цель, намерение») заимствовано из древнееврейского – немцы сказали бы vielleicht и Ziel. Некоторые из славянских заимствований обозначают вещи, существующие только в славянском мире, а древнееврейские слова относятся к некоторым понятиям, не имеющим нееврейского эквивалента, например молитвенное покрывало талес или филактерии тфилин.

По мнению лингвиста Пола Векслера[101], вероятно, большая часть ивритского словаря в идише является сравнительно поздним включением, результатом сознательного внедрения ивритских слов для замены немецких или славянских. Но в ряде случаев, когда можно ожидать, что для еврейского понятия будет применяться ивритское выражение, вместо этого идиш заимствует слово из нееврейского мира, обычно латинское или немецкое на западе идишского пространства либо славянское или тюркское на востоке. Например, слово «молиться». В западной части идишского мира соответствующий глагол орен происходит от латинского orare, тогда как на востоке употребляют давенен, слово тюркского происхождения. Глагол бентшн, обозначающий «произносить благословение на еду», происходит от латинского benedicare («благословлять»). Или возьмем слово, обозначающее головной убор, который еврейские мужчины надевают во время молитвы. На западе он называется каппел или кепл от немецкого названия шапочки, тогда как на востоке он известен как ярмулка (ермолка) – слово, по-видимому, заимствованное из тюркского через польский.

Еще менее ожидаемо то, что лингвисты называют лексической бифуркацией, – явление, при котором некий предмет, идея или действие имеют два значения, в данном случае одно ивритское, другое нет. Необычно то, что иной раз еврейская идея обозначается неивритским словом, тогда как нееврейская несет ивритское выражение. Если орен или давенен, слова нееврейского происхождения, отсылают к еврейским молитвам, обычное идишское слово для молитвы христиан – тфиле тун (на иврите «молитва» – тефила). А иногда германское слово применяется в обиходе, тогда как его ивритский аналог отводится для сленговой альтернативы. Птичьи яйца на идише называются германским словом эйер, но если по-немецки то же слово используется для вульгарного обозначения тестикул, говорящие на идише в этом случае прибегнут к ивритскому бейцим.

На идише по традиции пишут справа налево арамейским квадратным шрифтом, которыми написаны Тора и Талмуд, известным как квадратный ивритский, хотя звуковые значения некоторых букв отличаются. Евреи Центральной Европы не имели доступа к какой-либо иной форме письма. Хотя археологи утверждают, что письменность появилась в древности как инструмент для счетоводов и сборщиков налогов, в варварской Европе грамотность внедрялась Церковью, а чтение и письмо были доступны лишь людям с христианским образованием. Чтение с применением латинского алфавита, а на востоке кириллицы было, таким образом, религиозным христианским актом. Евреи должны были либо использовать алфавит, с которым они уже были знакомы по своим религиозным текстам, либо отказаться от грамотности вообще. До сего дня латинские буквы для некоторых говорящих на идише известны как галхес от ивритского слова галах (буквально «бритые»), обозначающего католических священников.

Разумеется, не обходилось без того, чтобы некоторые или даже многие евреи нарушали правила и тайно брали уроки у дружественного церковника или подслушивали у открытого окна, как дети местного дворянина разучивают Псалтырь, хотя если бы это стало известно, они навлекли бы на себя жесткую критику со стороны руководителей общины. Говорят, что даже в начале ХХ века некоторые эмигранты в США были шокированы, узнав, что их дети должны учиться читать и писать по-английски латинскими буквами. Только после Холокоста, особенно в Соединенных Штатах, на идише стали писать некогда отвергаемым алфавитом религиозных врагов. В течение семи столетий идишская литература писалась исключительно древнееврейскими буквами в соответствии с собственной гордой традицией иудаизма.

Если первый признак цивилизации – наличие собственного языка, то второй —литературная традиция. По словам историка Барбары Тухман, книги – это носители цивилизации.

Однако самое раннее из известных произведений еврейской литературы на немецком языке написано латинскими буквами. Это наследие поэта Зюскинда фон Тримберга (около 1200–1250), несколько коротких сочинений которого включены в Кодекс Манессе, рукопись XIV века, написанную, по-видимому, в Швейцарии и хранящуюся в Гейдельбергском университете. Там есть и портрет поэта с заголовком Süskint der Jude von Trimperg («Зюскинд, еврей из Тримберга») – иллюстрация, которая интерпретируется как изображение автора в настоящей «еврейской шляпе», который читает свои стихи перед аудиторией, состоящей из священнослужителя, монаха и мирянина. Современный исследователь[102]предлагает другую интерпретацию: картина показывает судебный диспут перед кельнским епископом, сидящим в церемониальном кресле с епископским посохом в руках. Истец изображен в центре картины, обвиняюще указывающим пальцем на еврея.