На этом наша миссия была выполнена, но император, живо интересующийся миром ислама, попросил кади на следующий день познакомить его с городом.

Не обращая внимания ни на христианские святыни, ни на древние языческие и иудейские развалины, Фридрих более всего хотел услышать, как мусульман призывают к молитве. Кади сопроводил его к мечети Омара, и тот был глубоко очарован ее видом. Он пожелал собственными глазами увидеть, как имам проводит службу, и кади, по своему обыкновению порывшись в памяти, изыскал в Коране несколько строк, которые оправдывали присутствие неверного на богослужении.

Когда император находился внутри, случилось еще одно знаменательное событие, о котором тебе непременно нужно знать, о визирь! В мечети к нему попытался подойти христианский священник с их священной книгой – Евангелием в руках. Фридрих вспомнил о договоре, который запрещал наносить любые оскорбления мусульманам в мечетях или ущемлять их религиозные права. Он разозлился на священника, прогнал его и пригрозил, что накажет любого христианина, который попробует войти в мечеть без особого дозволения. «Мы все слуги и рабы султана, – сказал он, – султан по доброй воле возвратил нам наши церкви, и мы не должны оскорбить его доброту!»

Весь день до вечера его приближенные репетировали церемонию коронации и ожидали, когда в Аль-Кудс прибудет главный священник из Акко, который, по назарейским поверьям, сможет освятить церемонию возложения короны на императорское чело, сделав ее законной в глазах их римского первосвященника.

Однако патриарх из Акры, все не появлялся. Тогда Фридрих приказал разбить замки в храме, который они называют усыпальницей пророка Исы, дождался, когда один из его военачальников положит на алтарь золотую корону, забежал внутрь, сам возложил ее себе на голову и выскочил оттуда так быстро, словно это был не храм, а перетопленная баня.

Когда мы с кади уже собрались покидать Аль-Кудс, ибо наша печальная обязанность была исполнена, и прощались с Фридрихом, из Трансиордании прискакал назарейский лазутчик, который немедленно был проведен к императору. Выслушав его, Фридрих призвал к себе нескольких военачальников, среди которых, однако, не было госпитальеров и тамплиеров, и начал им отдавать какие-то срочные распоряжения. Вскоре в сторону Газы, где сосредоточились всадники аль-Камила, помчался гонец. К счастью, толмач, которому Фридрих диктовал письмо, оказался столь жаден до золота, что пренебрег своим долгом и сообщил, что император во исполнение заключенного договора просит у султана помощи, дабы перехватить двигающийся из Багдада на Иерусалим рыцарский отряд. Ибо если посланники сии достигнут Святого Града, то и Фридриху, и султану более не видать Святой Земли, а воцарятся здесь дикие монголы[17]».

Мастер Григ остановился, и над прогалиной повисло долгое гнетущее молчание.

– Фридрих в Иерусалиме, – первым заговорил Сен-Жермен, – и нам навстречу движется отряд.

– Как они узнали о нас? – задал вопрос Робер.

– Предатели, кругом одни предатели, готовые сдать нас кому угодно за полденье со всеми потрохами, – ответил приор. – Я не имею ни малейших сомнений в том, что половина служек патриаршего квартала наперегонки доносят о каждом произнесенном там слове доверенным лицам императора.

– Слушай, уважаемый мастер Григ, – поинтересовался Робер, которого больше беспокоила практическая сторона вопроса, – а там дальше в письме этот предатель и соглядатай ничего не говорит о численности и боевом составе войска Фридриха?

– Не более того, что я уже огласил, – пробежав глазами пергамент, ответил мастер Григ.

– Сотни полторы или две отборных германцев, остальные – сержанты и прислуга, коих бессчетная толпа, – стал, нахмурив рыжие брови, прикидывать достославный рыцарь. – Ну, это для штафирки-неверного она бессчетная, для него и сотен пять пизанцев, чьи пики виднеются из-за ближайшего холма, уже показались бы стотысячным войском. На самом деле, если не брать безоружных богомольцев, там две, от силы три тысячи пехоты. Больше у Фридриха просто нет. Все свои силы он против нас не бросит, не больше трети. В быстром рейде рыцарям копейщики – только обуза. Значит, где-то за Амманом мы встретим пару сотен германцев, в худшем случае тевтонцев. Так о чем вообще разговор?

– Мы не можем рисковать, ввязываясь в кровопролитный бой так далеко от Иерусалима, – перебил его приор. – К тому же Фридрих послал за подкреплением к султану.

– Но ведь это означает, мессир, что путь вперед для нас закрыт! – не сдержавшись, воскликнул Жак.

– Не будь с нами Толуя с его обозом, – кивнул в ответ Сен-Жермен, – я бы, ни на миг не задумываясь, вышел навстречу врагу. Но ставки в этой игре выше не только наших жизней, но и нашей рыцарской чести. Переводи, – обратился он к киликийцу. – Хан Толуй должен знать обо всем, чтобы принять взвешенное решение.

– Давай-ка лучше я, – предложил Робер, который за время совместного путешествия уже успел неплохо освоить нелегкую для франка монгольскую речь. – По военным делам я с ханом и нойоном побыстрее объяснюсь, пожалуй…

– Я думаю, – продолжил приор, – что мы должны развернуться и двинуться по Пути царей. Не доходя до развалин крепости Керак, мы свернем в одно из ущелий, что спускаются к Мертвому морю. Пока отряд императора будет ждать нас в Аммане, мы пройдем вдоль побережья, пересечем Иордан и неожиданным ударом захватим Иерусалим. Если император еще останется к тому времени в городе, сделать это будет намного тяжелее, чем мы предполагали. Однако выбора у нас нет.

Толуй слушал, не перебивая, перевод Робера. Когда же приор завершил свою речь, он после долгой паузы развернул коня в сторону Сен-Жермена, произнес недлинную фразу.

– Ты полководец, франкский нойон! – слово в слово повторил за ним де Мерлан. – Веди нас в бой, и да пребудет наша жизнь в руках Божьих, и принесет дух моего великого отца победу, которая потрясет подлунный мир.

Приор согласно кивнул и, вставив ногу в стремя, поднялся в седло.

– Брат Жак, – обратился он к рыцарю, – скачи в начало колонны, передай мой приказ: разворачиваться на юг и двигаться в направлении вон той вершины…

Рука, держащая плеть, протянулась в направлении синеющей на границе видимости высокой остроконечной горы.

* * *

Приземистые монгольские лошадки, запряженные по двое, упрямо наклонив головы почти к самой земле, волокли грохочущие колесами по камням павозки так резво, что франкские боевые кони, даже двигаясь широкой маршевой рысью, едва могли за ними поспеть, все время норовя перейти на галоп. Вокруг расстилались тучные плодородные земли древней Хаммонеи – в полях колосилась озимая пшеница, а зеленые луга благодатного предгорья были полны пасущихся отар.

Сен-Жермен, единственный кто хорошо знал эти места, лично ушел в головной дозор, включив в разъезд Жака и Робера. К разведчикам присоединился и мастер Григ, которому за первые же часы сумасшедшей скачки успела опостылеть дорожная пыль.