Победа! Мы победили! Встав, я поискала глазами напарника, и... Сердце остановилось.

Ванька неподвижно лежал там, где его повалил на траву вожак горилл.

Иван

Наверное, это уже входило в традицию: видеть Машку, как только проснусь. Рот сам собой растянулся до ушей, в глубине души затрепыхалась маленькая птичка... И больно клюнула прямо в сердце.

Я дернулся и тут же почувствовал каждую клеточку, каждый вершок своего тела. Они болели. Скрипели намятые бока, гундосил нос, лбом будто сваи забивали... О коленях и руках я вообще молчу: написав коллективную жалобу, мои конечности взяли отпуск для поправки здоровья и в ближайшее время слушаться не собирались.

Я вспомнил, как пытался остановить капитана горилл и от этого сделалось еще хуже: саднила уязвленная гордость. Он меня согнул, как монетку из фольги и выжал, как промокашку. Меня, чемпиона Академии по армрестлингу, поднятию тяжестей и борьбе на больших пальцах! И это - при свидетелях.

Челюсть свело от стыда. Это же проще простого: дать отпор взрослому самцу гориллы, при скоплении всего-навсего нескольких сотен тысяч зрителей.

Каждый такое может.

Если напьется в стельку или обкурится до летающих обезьян.

Бережно, как неоперившегося птенца, лелея своё горе, я отвернулся к стене. Стена была щелястая. Решетка, а не стена. Из тонких бамбуковых реек. Словно издеваясь над моим мрачным настроением, сквозь неё вовсю лупило солнце.

В его лучах, золотых и горячих, как растопленное масло, кружились пылинки.

Упрямо пытаясь изгнать из памяти поражение, я уставился сквозь стену на африканскую природу. Та, в отличие от бури в моей душе, являла собой на удивление спокойную картину.

В пыли вольготно расположилось целое семейство. Мать, дородная хавронья черно-коричневой масти с десятком повизгивающих поросят. Детки, на удивление жилистые и поджарые, как волчата, носились вокруг мамаши, рылись, поднимая пятачками тучи пыли, в объедках и громко визжали, теснясь у материнского брюха. Свинья, прикрывшись обвислыми ушами, удовлетворённо похрюкивала.

Рядом степенно прохаживались несколько кур, возглавляемых громадным черным петухом. Вокруг копошились воробьи.

Эти из каждого найденного зернышка устраивали целое событие: возбужденно чирикая, кидались на добычу всем скопом, дрались, толкались... Совсем, как игроки на поле.

Челюсть опять свело.

- Вань... Ну Вань же! - Машка потормошила меня за плечо. - Как ты себя чувствуешь?

Голос просительный и робкий, что было не свойственно моей напарнице. Я горько усмехнулся: издевается. Хочет усыпить бдительность, а затем уязвить побольнее.

Продолжая каменеть спиной, я угрюмо ответил:

- Нормально я себя чувствую. Так же, как и любой человек, которого предали все друзья.

- Но мы же выиграли, Вань.

- А какой ценой? - я всё еще продолжал пялиться в щель. Чем-то этот черный петух был подозрителен. Делает вид, что обхаживает кур, а сам нет-нет, да и зыркнет в мою сторону...

Вздохнув, Машка уселась на кровать, облокотившись о мою спину, как о спинку кресла. Я стерпел.

- Удивляюсь я тебе, Вань, - сказала она чужим лёгким тоном. - Вроде бы и вырос на улице, и жизнь повидал, и магией не первый год балуешься. А ведешь себя как дитё.

Я вскинулся. Напарница скатилась на пол.

- Я? Дитё? А ты ничего не перепутала? Может, это вы с Лумумбой слегка заигрались?

- Да что такого-то? - отряхнувшись, она села на плетеный стульчик, подальше от меня. - Ну, поколдовал он немножко... Так на то и игра.

На мгновение я потерял дар речи.

- Мы же следователи! Мы должны быть выше этого... Только факты и доказательства! Никаких подтасовок.

- Посмотри на это с другой стороны: мы должны были выиграть, чтобы получить эти самые факты. И доказательства.

- Но вы провернули это за моей спиной! Ничего мне не сказав!

Я чувствовал, что в моей речи слишком много восклицательных знаков и замолчал.

- Так тебя волнует не то, что мы смухлевали, а то, что сделали это без тебя? - я не видел, как вошел Лумумба.

Признаться, до этой минуты я вообще не давал себе труда осмотреться и понять, где мы находимся.

Теперь я уделил этому самое пристальное внимание. Лишь бы в глаза наставнику не смотреть...

Находились мы в небольшой круглой хижине - такой же, как и Дом Танцев, только раз в пятнадцать меньше.

Из мебели здесь были бамбуковая раскладушка - я на ней лежал, и стульчик, на котором сидела Машка. Пол устилали полосатые соломенные коврики, а у плавно изогнутой стены притулился столик с тазиком и кувшином.

К сожалению, больше смотреть было не на что.

- Ну так что? - еще раз спросил бвана. - Правда, или желание?

- Меня волнуют оба аспекта.

Даже самому понравилось, как это прозвучало. Веско. Солидно.

- Сотрясение, - кивнула Машка. - Хорошо он с тем гориллой стукнулся... Вань, сколько я показываю пальцев?

- Да причем здесь какие-то пальцы? Я о справедливости говорю!

- Точно. Кукушечка съехала. Или заколдовал кто? - у Машки сделался такой приторно-заботливый, сладенький голосок, что мне захотелось пить. - Шеф, вы на что ставите? На сумасшествие, или на колдовство?

- Ай, да ну вас...

Не доводя до греха, я выпутался из объятий низкой лежанки и ушел в палящий зной.

Кто бы знал, как я устал от этой жары. И всё бы ничего, если б не влажность. Чувствую себя, как консервированный лосось в собственном поту. Даже в башмаках хлюпает. Рубаха, как только я вышел, сразу намокла. По лбу будто лупили раскаленным молотом, ноги налились свинцом.

А тут еще петух. Прошелся туда-сюда, оставляя в пыли четкие росчерки шпор и замер, озирая меня круглым глазом. Зрачок его был черен и пуст, как отгоревший своё уголёк.

Явно собираясь что-то сказать, петух открыл клюв, но передумал. Сделал вид, что вспомнил нечто важное и удалился, гордо подрагивая роскошным хвостом...

А я побрел куда глаза глядят.

И вскоре оказался на берегу пруда. Находился он на задворках тихой гостеприимной деревушки и служил водопоем для многочисленной домашней скотины. Черные маслянистые берега были истоптаны копытами и крестиками птичьих следов. Среди них попадались отпечатки треугольных лап с длинными когтями - может крокодильих, а может, и еще чьих-то.

Так что близко к воде я подходить не стал и уселся на пригорке, выбрав местечко посуше. Никто не беспокоил, хотя стайка голоногих мальчишек и девчонок настороженно наблюдала издалека.