Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Письма Паули к фон Франц показывают крепнущую дружбу, которую можно описать как интеллектуальный роман. До этого момента интеллектуальная жизнь Паули воспитывалась исключительно в мужском обществе, поэтому неудивительно, что его взволновала возможность платонических, интеллектуальных отношений с женщиной. В одном из ранних писем Паули сообщает фон Франц, что она первая встретившаяся ему женщина одного с ним психологического типа. Хотя к 1953 году их обращения друг к другу стали более формальными, их дружба продолжалась.
Два письма Паули к фон Франц в мае 1953 года касались почти исключительно его последнего спора с Юнгом. Он особенно оплакивал тот факт, что Юнг не поддержал его мнение о том, что физические сны необходимо толковать с точки зрения физики. Для Паули было очевидно, что физический символизм его снов имеет значение на архетипическом уровне и что психофизическая проблема требует воспринимать и материю, и психе как метафизические реальности. Далее, его беспокоило нежелание Юнга признать, что его психология «перегружена» и должна влиться в физику, «чтобы сбавить давление [на психологию]»[271]. Чувствуя себя брошенным и раздражённым тем, как Юнг ответил на его идеи, он открылся только Марии-Луизе фон Франц (15 мая 1953):
В общем и целом, сейчас я в некоторой степени устал ощущать недостаток знаний в области математики и естественных наук во всём юнговском (внутреннем) круге. Я всё ещё надеюсь однажды отыскать кого-то достаточно сведущего в математике и естественных науках (хотя бы на уровне студента высших курсов) и одновременно достаточно зрелого, чтобы понять психологическую сторону моих снов[272].
Паули спрашивает у подруги совета: возможно, эффективнее было бы общаться с Юнгом неинтеллектуально, «по-старому», то есть на языке символов, и только во вторую очередь через интеллект или дух. Несмотря на резкие выражения, Паули не мог выкинуть Юнга из головы. Он чувствовал, что «должен» написать ему хотя бы ещё одно письмо.
Письмо Юнгу
Три недели спустя (27 мая 1953), помня о слабом здоровье Юнга, Паули написал ему, благодаря за то, что тот «вновь ответил на последнее письмо»[273]. Его настроение заметно улучшилось по сравнению с той безнадёжностью, которую он выразил в письме фон Франц, несомненно, поддержавшей его точку зрения. Хотя он не думал, что обмен идеями с Юнгом находится в стадии кризиса, он отметил, что остались нерешённые проблемы, которые следовало обсудить. Например, он считал, что Юнг проводит линию духа слишком далеко от психе, хотя и сам не понимал, каким должно быть расстояние между ними. Чтобы понять, что имел в виду Паули, нужно вспомнить, что он критиковал чрезмерное одухотворение материи в «Ответе Иову». Он считал, что необходимо уделять особое внимание хтоническому измерению.
Паули надеялся выразить свою точку зрения, раскрыв архетипические образы в двух своих снах и представив таким образом модели отношений психе и духа. В первом сне Незнакомец, меркурианская фигура (теперь известная Паули как Мастер — нем. Meister), появляется из реки, которая, по ассоциации с архетипом Матери, выступает в роли носителя психической жизни как внутренней реальности. Во втором сне женщина появляется из тела Незнакомца во время бури (ассоциация с Афиной, рождённой из головы Зевса). Паули интуитивно чувствовал, что эти сны связаны друг с другом — в обоих появляется «архетип матери, не имеющей собственной матери»[274]. Незнакомец, таким образом, выступает как рождаемый и как вынашивающий, создание и создатель. По мнению Паули, эти образы иллюстрируют тесную связь между духом и психе.
Основываясь на нежелании Паули видеть личное значение своих физических снов, Юнг предположил, что Паули по какой-то причине отдаляется от психологии. Но, как объяснил Паули, физическое толкование его снов не означает отсутствия в них психологического аспекта. Напротив, утверждал он, эти сны пробудили в нём глубокую чувственную связь с бессознательным. Они не только не отдалили его от психологии, но и позволили увидеть связь между психе и материей, к которой имеют отношение и физика, и психология.
Паули был согласен с Юнгом, что «только из совокупности возможно создать модель целостности». Это требовало следования собственным путём и также относилось к необходимости ассимилирования иррациональности бессознательного физикой. Паули увидел, что понимание психофизической проблемы неразрывно связано с его собственной индивидуацией.
Чтобы прояснить своё утверждение о том, что психология должна передать часть своей ноши физике, Паули ссылался на связь между химией и атомной физикой. Для дальнейшего развития химии была необходима квантовая физика. Это, утверждал он, подобно ситуации с физикой и психологией, где психология бессознательного необходима для расширения поля зрения физики. Паули утверждал, что сон Юнга о животных, прокладывающих путь через джунгли, требует продвижения к этой цели со стороны психологии. Он уважал склонность психолога к ожиданию того, что значение сна проявит себя. Однако это не помешало ему предположить, что неправильное понимание Юнгом этого видения вызвало его проблемы с сердцем. Чтобы подтвердить своё толкование сна Юнга, Паули описал события своей жизни, сформировавшие его текущие идеи, считая, что бессознательное активно поддерживает его позицию.
Чтобы пояснить свою точку зрения с помощью бессознательного, Паули выбрал сон, в котором появляется Эйнштейн. Паули описал подоплёку сна — имевшее место в реальности участие Эйнштейна в разработке квантовой теории. В 1905 году Эйнштейн, используя открытие кванта Максом Планком, доказал, что свет состоит из частиц (фотонов), признавая при этом, что в то же время, согласно наблюдениям, свет состоит из волн. За это доказательство он получил Нобелевскую премию. Это был важный шаг в развитии квантовой физики. Хотя завершать разработку квантовой теории выпало другим, Эйнштейн считается одним из её основателей.
С развитием квантовой теории было установлено (к 1927 году), что поведение субатомных частиц возможно предсказать лишь с некоторой долей вероятности. Ньютоновский детерминизм не действовал на квантовом уровне. Этого Эйнштейн принять не мог. Заявляя, что теория не завершена, Эйнштейн утверждал, что природой управляют только рациональные законы, и дело науки — доказать это. Он был убеждён, что природа имеет объективную реальность, в которой нет места парадоксу и иррациональности.
Нильс Бор выразил свои мысли иначе.