— Однажды, лет через пятнадцать, я пыталась объяснить ей, что лучше всего, если она сама расскажет о том, чем она занимается в Монако, вроде участия в Выставке цветов или работы в Фонде княгини Грейс. Я уверяла ее, что людям будет просто неинтересно, если об этом стану говорить я. В конце концов она согласилась рассказать о балетном фестивале.

Лакост осторожно уговорила Грейс дать интервью одному симпатичному радиожурналисту, который разбирался в вопросах искусства. Но не прошло и пятнадцати минут, как Грейс так разволновалась, что Надя Лакост была вынуждена остановить интервью и попросила журналиста на время оставить их наедине и подождать за дверью.

— Как только он вышел, Грейс разрыдалась. Слезы текли по ее щекам. Она призналась, что ей тяжело вести разговор на французском языке. Раньше она выступала на радио с небольшими комментариями по-французски. Но когда ей пришлось участвовать в серьезной, продолжительной беседе, Грейс почувствовала, что ее французского не хватает: все-таки это не ее родной язык. Она постоянно повторяла, обращаясь ко мне: «Это ужасно». Я пообещала ей: «Хорошо, больше никаких интервью на французском». Я сдержала свое обещание. Это было ее первое, и последнее, большое радиоинтервью на французском языке.

Работая над имиджем Грейс и Ренье, Надя Лакост обнаружила, что каждая новая история из их жизни привлекала к ним толпы людей, где бы они ни появлялись. Эти толпы, в свою очередь, подбрасывали новые темы для газет и журналов.

Однажды, когда они остановились в Лондоне в отеле Connaught, британская газета написала: «Огромные деньги предлагали прошлым вечером хозяевам домов и квартир, расположенных рядом с Connaught, где остановилась княжеская чета. Огромное число соглядатаев — иначе не скажешь — желали увидеть Ренье и Грейс хотя бы издали. Они беззастенчиво признавались в том, что заранее вооружились полевыми биноклями и подзорными трубами.

— Я был потрясен, — заявил хозяин дома на Маунт-стрит. — Мне позвонил представитель агентства по продаже недвижимости и предложил крупную сумму, если я сдам на время дом или хотя бы одну из комнат, выходящую окнами на отель. С тех пор как там ночевала миссис Симпсон[3], таких денег за возможность тайно подглядывать еще никто не предлагал.

Спустя несколько лет Грейс и Ренье побывали в Дублине.

Одна газета сообщала, что на O’Коннел-стрит собралась толпа в 5000 человек, пожелавших увидеть князя и княгиню Монако, другая называла цифру в 20 000 человек. Сколько бы их там ни было, они дружно бросились на проезжую часть в надежде поближе рассмотреть сидевших в машине Ренье и Грейс, когда те подъезжали к отелю.

Возникла давка, и в результате 50 человек получили травмы.

В газетах писали: «Плачущую и расстроенную княгиню Грейс проводили в отель, и ее приезд на бал задержался на полчаса. Позднее она появилась на балконе отеля под восторженные крики толпы: «Мы хотим Грейс!»

Через пару дней тысячи людей заполонили улицы города, когда Грейс и Ренье отправились в графство Майо, чтобы увидеть дом, в котором родился дед княгини.

Кто-то из журналистов написал: «В каждом ресторане и баре с названием Kelly, а таких немало, — в одном только Дублине я насчитал восемь баров Kelly, — сегодня вечером были устроены празднества».

Другой его коллега рассказывал следующее: «Из 362 кг их багажа на одном сундуке было написано «Хрупкие вещи. Не бросать». Это были подарки для всех Келли, проживающих в графстве Майо. Поскольку приезда княгини Грейс ждали, вскоре выяснилось, что в округе все поголовно носят фамилию Келли».

Третий журналист сообщил: «На совещании, которое затянулось до глубокой ночи, присутствовали близкие родственники. Первоначально предполагалось, что только троюродные братья и сестры будут приняты княгиней. Потом решили, что так и быть, пусть будет и один четвероюродный».

Когда Грейс и Ренье спустя несколько лет вновь посетили Ирландию, на сей раз с Каролиной и Альбером, то удостоились еще более крупных газетных заголовков.

«Вчера состоялась встреча князя и княгини с журналистами, которых они приняли как дома, — писала ирландская пресса. — И действительно, на пресс-конференции, устроенной князем Ренье и княгиней Грейс, царила теплая, почти домашняя обстановка. Юный Альбер стал притчей во языцех. Во время серьезной беседы с журналистами он заявил: «Хочу подоить корову».

Журналисты в буквальном смысле завалили Лакост просьбами устроить интервью с ее венценосными друзьями.

— Мы круглый год получаем такие просьбы из всех уголков мира. Единственная страна, не выразившая такого желания, — Россия. Даже китайцы просили интервью. Каждую неделю мы получали не менее двадцати просьб и заявок на интервью и фотосессии. В общей сложности около тысячи в год. По вполне понятным причинам можно было организовать лишь несколько интервью.

Вначале Надя Лакост устраивала не более пяти-шести интервью с Грейс в год; позднее это число сократилось до одного-двух.

— С князем, — рассказывала она, — их бывало чуть больше, но, как правило, на конкретную тему. Скажем, журналы по архитектуре просили интервью на тему строительства в Монте-Карло. Специалисты по финансам хотели поговорить об экономике княжества. Таких интервью Ренье давал по восемь-десять в год.

Время от времени что-то неизбежно ускользало из-под контроля Нади Лакост.

Особенно неприятной и возмутительной была фотография Грейс, сделанная в тире во время карнавала в Монако.

В пятницу утром Грейс отправилась туда с детьми для участия в церемонии открытия. Они заглянули в разные павильоны. Затем Грейс остановилась перед тиром, взяла ружье и выстрелила по мишени — это были глиняные трубки. Сейчас уже никто не помнит, попала ли она в цель и выиграла ли в качестве приза куклу, потому что на дворе была пятница 22 ноября 1963 года.

На следующий день фотография Грейс с ружьем в руках обошла все газеты мира. Подпись под снимком гласила: «Только бесчувственный человек мог взять в руки оружие сразу после убийства президента Джона Кеннеди».

Излишне говорить, что Монако находится в другом часовом поясе, и разница с Далласом составляет семь часов. Фотография Грейс с ружьем была сделана за 9 часов до убийства Кеннеди.

Но даже эта история меркнет в сравнении с тем, что выпало на долю Каролины и Стефании. Когда папарацци поняли, каким бешеным спросом пользуются их снимки, жизнь княжеских дочерей превратилась в ад.

Вот что говорил по этому поводу сам Ренье:

— Нетрудно себе представить, за какими фотографиями они охотятся. Они бродят вокруг дворца с огромными фотообъективами, прячутся в кустах. Никто из этой братии не понимает, как неприятно жить, зная, что они всегда рядом, постоянно шпионят за нами, где бы мы ни появились. Особенно тяжко это было для детей, когда те были маленькими. По-моему, это было просто жестоко по отношению к ним. Они не знали, где и как им играть, и вечно боялись, что кто-то начнет их тайно фотографировать.