— Известно, — неожиданно кратко срезал маркиз. Повисла неловкая пауза.

Хармон вздохнул:

— Что ж, я готов уступить вашей милости небесный корабль, когда тот будет готов.

Он шкурой почувствовал, как напряглась Низа, и поспешно добавил:

— Вот только расходы, связанные с шаром, больно велики. Водород крайне сложен в производстве и хранении. При всем уважении к вашему господину, моя спутница никогда не простит мне, если я продам шар с нулевой прибылью. Я вынужден просить две тысячи эфесов, никак не меньше, да и то лишь…

Маркиз оборвал его:

— Цена в две тысячи не смущает моего сеньора. Мы согласны.

Низа ахнула. Хармон шепнул:

— Не печалься, построим себе новый. Теперь-то опыт есть, дело пойдет быстро.

Маркиз Мираль-Сенелий обладал, видимо, весьма острым слухом. Он встрепенулся, нахмурил брови, а затем расплылся в смущенной улыбке.

— Если меж двумя собеседниками зародилось непонимание, то ответственность лежит на обоих, но в большей степени — на говорящем, ибо он неумело использовал словесный инструмент. Приношу глубочайшие извинения, славный. Позвольте мне выразиться точнее. Мой сеньор желает купить не только корабль, но и саму возможность производства подобных кораблей. Он желает быть единственным небесным судостроителем в Империи Полари. Вместе с шаром вы передадите также все записки, чертежи и планы, помогающие в строительстве. Затем и вы, и мастер Гортензий дадите клятву никогда не строить новых небесных кораблей, кроме как по заказу моего господина.

Низа сжала руку Хармона. Тот откашлялся:

— Гхм… ваша милость, я решительно не понимаю, какой будет вред Второму из Пяти, если я построю новый корабль на радость моей спутнице. Я, конечно, согласен продать и чертежи, и записки, но один-то корабль хочу сделать для себя. Могу поклясться, что никто не станет летать на нем, кроме меня, Гортензия и Низы.

— Славный Хорам, Второй из Пяти потому и слывет мудрецом, что не всякому смертному дано проследовать путями его мысли. Вы не понимаете вреда, и я не понимаю, однако же воля моего сеньора выражена ясными словами: единственный и исключительный. Если вы сделаете второй шар для себя, то мой господин не будет ни единственным, ни исключительным судовладельцем. Это ему не подходит.

Горячие девичьи впивались в ладонь Хармона. Две тысячи эфесов, — думал он. Но небесный корабль. И Низа. Но две тысячи.

— Дайте мне время осмыслить, ваша милость, — выдавил Хармон.

— О, конечно! Решение в спешке — верный признак легкомыслия. Но прошу вас при раздумьях учесть: если отклоните предложение, мой господин расстроится.

Внезапно остатки чая высохли во рту Хармона.

— Ваша милость… изволит мне угрожать?

— Боюсь, славный, в данном случае ответственность за непонимание лежит на вас, ибо вы ошибочно воспринимаете смысл слов. Угроза — это перечисление неприятных событий, что могут случиться с вами в будущем: к примеру, разорение, потеря имущества и телесного здоровья, унижение, боль, утрата близких. Я не упоминал ничего подобного, а лишь просил учесть чувства моего сеньора. А также тот факт, что он — второй по могуществу человек на Юге.

Хармон не знал, что ответить. Ни словечка не шло на язык. Хармона терзала жажда, и он все сосал край опустевшей уже чашки.

Маркиз Мираль-Сенелий благодушно усмехнулся:

— Простите, славный, что мы отняли столько времени. Позвольте откланяться. Через несколько дней я пришлю человека за ответом.

Кончался март 1775 года от Сошествия. Империя Полари отметила праздник надежды — Весеннюю Зарю. В городах и селах люди желали друг другу успешных начинаний, делились планами и мечтами, старались положить начало чему-нибудь важному: закладывали фундаменты домов, шли наниматься на службу, писали первые строки важных посланий, заказывали платья у портных, мечи — у кузнецов. Вручали близким маленькие трогательные подарки и говорили: «Пусть все сбудется, что мечтается!»

Лечебница Фарадея и Райли праздновала не хуже всех. Пациентов на день освободили от процедур и вывели на долгие прогулки. В торжественной речи магистр Маллин сказал:

— Сегодня мы начинаем новый этап важнейшего для всех нас дела: совершаем первый шаг новой мили на дороге исцеления! Сей путь не легок, но с помощью взаимной заботы, поддерживая друг друга лучами любви, мы вместе пройдем его. Пусть сбудется все, что мечтается. Пусть свершится исцеление!

Пациенты хором повторили пожелание, и еще много раз за день говорили его друг другу при каждой встрече.

Этой ночью Дороти Слай из Маренго впервые не увидела кошмаров. Из ее живота не росли руки и губы, она не тонула в море щупалец, не растворялась в щелочи, не убегала от чудовищ, катящихся по рельсам. Она легла и закрыла глаза, холодея от предчувствия… и проснулась на рассвете — свежая, бодрая, счастливая. Ни один демон не посетил ее. Разум был легок, свободен от метаний, ненужных мыслей, мучительных осколков памяти. Терапия, наконец, возымела действие: Дороти была чиста, как белый лист.

— Сбудется все, что мечтается! — пожелала она своим соседкам.

Утром после Весенней Зари Дороти Слай начала новую жизнь. Все, происходящее в лечебнице, больше не встречало в ней никакого сопротивления. Дороти открылась всему и все приняла как данность. Так младенец познает мир, чтобы приспособить себя к нему.

Дороти ночевала в палате с двумя соседками: молчаливой Кейтлин-Карен и болтушкой Аннет. Кейтлин-Карен была страшна. Не уродлива, нет — как раз останки красоты еще присутствовали в ней. Пугало сходство живой пока Карен с будущим ее трупом. Она никогда не совершала лишних движений и не раскрывала рта без крайней необходимости, а в постель ложилась полностью одетой, как в гроб.

Вторая соседка, Аннет, говорила так:

— Рассказываю! Смотри: я — Аннет. Другого имени у меня нету, говори просто — Аннет, и я пойму. Вон там на койке лежит Карен, а другое имя — Кейтлин. Между нами Карен, а для этих — Кейтлин. Понимаешь?.. Ой, вижу, ты не запомнила, но я потом напомню, ты не волнуйся.

И верно: Аннет повторяла примерно то же самое каждым утром, стоило Дороти открыть глаза и посмотреть на нее.

Кроме того, Аннет давала много полезных советов, их Дороти принимала с благодарностью:

— Смотри: кормят утром и вечером. Ведут в трапезную, там есть мужчины и много еды. Мужчин нельзя трогать, чужую еду нельзя брать. За это будет про-це-дура. Ты запомнила? Смотри дальше. После завтрака идет прогулка. Бегать нельзя, ничего странного делать нельзя. Если встретишь мужчину — не трогай. Ничего с земли не подбирай, за это будет про-це-дура. Запомнила? Если нет, то не стесняйся, спроси, я все повторю. Смотри еще: после прогулки идет работа. Тебя спросят, что умеешь, и ты скажи честно. Тебе дадут работать — ты работай. Портить ничего нельзя. Сделать надо побольше, а лекарям — кланяться, а если что спросят — сразу отвечать. Ты запомнила? Смотри еще. Перед завтраком и после ужина — про-це-дуры. Их дают всегда. Если ты плохая — их много, если хорошая — мало. Если сделаешь приятно лекарю — очень мало. Но сама не предлагай, а то будет про-це-дура. Они предложат — тогда делай, а сама — нет. И последнее: молиться здесь надо по-особому. Они спрашивают, а ты отвечаешь. Они: «Где мы?» — ты: «В обители любви и заботы». Они: «Зачем мы здесь?» — а ты: «Чтобы лечиться». Они: «Куда мы идем?» — ты в ответ: «К исцелению!» Ты запомнила? Если нет, я повторю еще, ты не стесняйся…