что теперь с этим делать? Смогу ли я поставить ребёнка на ноги одна, если Демид решит остаться со своей Евой? Нет, аборт однозначно отменяется, но как быть с Пригожиным? Рассказать или пусть и дальше живёт для себя любимого?

Как по мне, так он уже упустил свой шанс стать примерным мужем и отцом.

— Если честно, я об этом даже не думала, — отвечаю растерянно, и папа понимает, что для меня это такая же новость, как и для него. — Наверно, будет проще съездить в аптеку за тестом, чтобы знать наверняка.

— Я завтра планирую выбраться в город — могу заехать, — кивает папа.

— Не знаю только, говорить ли Демиду… — делюсь своими переживаниями.

— О, позволь, я избавлю тебя от сложных решений на сегодня, — счастливо улыбается родитель. — Я уже позвонил ему и поздравил папашу с этим счастливым событием.

Мой рот распахивается в немом возмущении, но обвинить отца в предательстве не успеваю: как раз в этот момент, словно в подтверждение его слов, в кармане моих белых брюк из креп-марокена вибрирует телефон.

Не нужно быть гением, чтобы догадаться, кто звонит.

Почти полминуты я борюсь сама с собой, не зная, что делать: поднять трубку и выслушать или игнорировать его до конца жизни. В конце концов, здравый смысл побеждает, и я тяну зелёную трубочку.

— Это правда? — слышу знакомый хрипловатый голос, и моё сердце болезненно сжимается.

— Я пока не могу говорить наверняка, — даю сухой невнятный ответ, но пусть будет благодарен и за это.

— Послушай… Давай не будем рубить с плеча, — говорит Пригожин на удивление тихим голосом, в котором я слышу открытую просьбу. — Подожди, пока я вернусь из поездки, и мы всё нормально обсудим, хорошо?

Лучше бы он не произносил последних слов, ей Богу, потому что я сразу вспомнила нашу «случайную» встречу с Евой; её «сожаления» по поводу того, что меня с ними не будет, и мои собственные представления о том, сколько времени они проведут наедине где-то в открытом море.

— Да, я слышала — Ева поделилась со мной вашими планами на выходные, — язвлю в трубку. — Понятия не имею, с чего она взяла, что меня это интересует…

— Ты виделась с Евой? — напрягается муж. — Что она от тебя хотела?

— Полагаю, что… ничего нового, — подвожу итог скорее для себя, чем для мужа. — В любом случае, меня не касается, где и с кем ты проводишь своё свободное время — у нас ведь не настоящий брак, а значит, и отчитываться мне ты не должен.

А ведь я была готова пойти дальше и стать настоящей семьёй для него.

— Ульяна…

Его голос звучит устало, будто ему на плечи давит невыносимо тяжёлый груз, но он свою участь не сам ли выбрал? Я не могу прощать его каждый раз, как ему захочется «свернуть налево», и сидеть в итоге у разбитого корыта. Он сможет принимать участие в воспитании нашего ребёнка и проводить с ним сколько угодно времени, но я не останусь в его жизни — даже если он не даст мне развода.

— Не думаю, что сейчас мы сможем нормально общаться, — перебиваю его. — Плыви со своей Евой хоть на край света, мне всё равно. Благословляю вас обоих.

Разрываю связь раньше, чем он начнёт возражать или давить на мою жалость — я знаю, что мужчины могут всё на свете, когда им это нужно — и отключаю телефон. Чего доброго, он начнёт настойчиво названивать, и в итоге получится лишь новая ссора вместо адекватного разговора. Мне не хочется видеть его ни до, ни после круиза, но он прав — мы должны обсудить все варианты возможного будущего, потому что теперь отвечаем не только за себя.

И почему с каждым днём всё становится только сложнее?

Пока я рассуждаю на темы, которые далеки от моего понимания, в гостиную заглядывает Анна Никитична; она приносит подушку, которую подкладывает мне под ноги, и я с удивлением осознаю, что так лежать гораздо удобнее.

— Это у тебя ещё живота не видно, — довольно улыбается кухарка. — Вот подрастёт ребёночек, сразу оценишь мои советы — я ведь троих подняла на ноги!

— А что ваш муж? — срывается с языка прежде, чем я успеваю подумать.

Ну, хорошо, может, это было и не совсем необдуманно — возможно, подсознание уже искало любую информацию относительно того, насколько тяжело воспитывать ребёнка в одиночку.

— Мой благоверный скончался от рака лёгких почти сразу после рождения сыновей, — удручённо цокает языком женщина, и я мысленно даю себе затрещину: что, если я разбередила старую рану? Но Анна Никитична неожиданно начинает злиться. — Говорила ведь этому дураку — бросай курить! Ни в какую! Ну и вот уже третий десяток в могиле, детей сиротами оставил…

Она продолжает что-то тихонько бубнить себе под нос, топая в сторону кухни, но я уже не слушала: родить тройню и в одиночку вырастить их — это целый подвиг в моих глазах. Конечно, женщина женщине рознь — одна может пятерых воспитать и остаться активной и жизнерадостной, а другая и после одного весь белый свет ненавидеть. Но всё-таки её слова вселили в меня немного уверенности: раз она смогла — я тоже сумею.

Главное, не расклеиваться.

Всю ночь я ворочалась с боку на бок и не могла заснуть, то и дело прикладывая руку к животу с едва ощутимым холмиком: и как я раньше его не заметила? Неужели настолько зациклилась на своих чувствах, что чуть собственную беременность не проворонила? Хороша мама, ничего не скажешь — и ведь это ребёнок ещё не родился…

Снова мысленно произношу это слово, и вдоль позвоночника ползут мурашки: какой матерью я стану для своего ребёнка? Хорошей ли? У меня не было собственной мамы, и я не знаю, как смогу его воспитать и чему научить. Смогу ли я стать для него опорой? Смогу ли давать дельные советы, когда ему это будет нужно? Смогу ли поддержать в трудную минуту и придать сил двигаться дальше? Очень надеюсь, что родится мальчик, который характером будет похож на своего отца — вырастет таким же волевым и целеустремлённым и не станет распускать нюни, как его мать.

А если девочка? Что, если родится девочка, которая будет обречена на страдания — как я слышала, дочери часто повторяют судьбу своих матерей — что тогда? А если у неё при этом будет ещё и мой характер — вообще убийственная комбинация…

От противоречивых мыслей начинает раскалываться голова, и я укоряю себя, потому что всё это может не очень хорошо