Старик держался поблизости – на случай, если царю что-нибудь понадобится, – и поглядывал, как тот уверенной рукой зарисовывает разные виды растений.

В ходе этой странной кампании, когда не приходилось ни с кем сражаться, солдаты начали прибавлять в весе, и военачальники, с Джехути в первых рядах, стали устраивать им учения на глазах у любопытной местной публики.

Царь с увлечением зарисовывал растения и зверей под присмотром своих придворных. Северный Ветер выступал в роли носильщика, Старик подавал еду и питье.

Антеф, видя такое дело, взревновал и решил выяснить отношения.

– А скажи, Старик, не слишком ли ты распоясался?

– Что ты этим хочешь сказать?

– Начальник службы снабжения тут я!

– И что?

– А то, что это моя обязанность – пробовать еду, приготовленную для его величества, и потом ее подавать.

– Так пробуйте и подавайте, господин глашатай!

– Говорят… фараон поручил это тебе?

– А еще говорят, что Северный Ветер приносит ему принадлежности для рисования, что мои вина нравятся нашему государю и что таким занудам, как ты, не пристало обсуждать высочайшие решения.

Оскорбленный в лучших чувствах, царский глашатай поджал губы и вернулся к своим обязанностям.

* * *

Домой возвращались в куда менее воинственном настроении, несмотря на то что Маху, командир царской гвардии, принял усиленные меры предосторожности, опасаясь нападения фанатиков, которые не задумываясь рискнут жизнью, чтобы уничтожить заклятого врага.

Но ничего подобного не случилось, и фараона радушно встретили сначала в Мемфисе, а потом и в Фивах. В отличие от Тутмоса, египетские стратеги пребывали в уверенности: Митанни укрощена и волнений в сиро-палестинском регионе не предвидится.

Ипу, главная кормилица и мать царицы, была счастлива показать царю сына – здорового малыша, который плакал, только когда просил грудь, и уже с удовольствием ел фруктовые и овощные пюре. На шее он носил оберег – маленькую фигурку сокола-Гора, покровителя царского дома.

Сатья первой увидела энциклопедию животных и растений с рисунками Тутмоса. Лучшим скульпторам предстояло выгравировать их на стенах «Ботанического сада», в самом сердце храма Тутмоса в Карнаке.

Рисунки были удивительно подробными, растения на них казались живыми. Асфодель, ирис, василек, молочай, мелисса, лютик, мирт, шалфей, хризантема, лавр, лотос, мандрагора… Каталог насчитывал целых 382 растения! Наряду с животными, в число которых вошли разные виды копытных, было много изображений птиц: удод, гусь, голубь, сокол, воробей, журавль, перепелка, горлица, крачка, куропатка, чибис, цесарка, белая цапля, ибис, ласточка, утка.

Некоторые изображения представителей флоры и фауны поражали своим своеобразием, даже уродством, и большинство из них были неизвестны в землях Египта, где царили Маат и гармония. Царь нарочно запечатлел этих неприглядных, внушающих тревогу существ, чтобы храмовая магия впредь сдерживала исходящую от них опасность, не пускала ее дальше своих стен. Зло нужно узнать, побороть и подчинить себе. Став частью мира порядка и красоты, эти уродцы не смогут навредить. Всё, что есть в природе, во всех ее аспектах, будет освящено и преподнесено Амону, творцу всего сущего. В стенах «Ботанического сада», сложенных из нерушимых камней, Амон будет возрождать ее снова и снова…

Сатья еще не скоро оторвалась бы от рисунков, если бы не явился Минмес, чье лицо светилось восторгом.

– Прибыли две громадные баржи из Элефантины! – объявил он. – Обелиски целы и невредимы.

Новый повод устроить народные гуляния и государственный выходной. Жители столицы заполонили пристань, желая полюбоваться громадными каменными стелами, чьи достоинства всем были хорошо известны. Они, как застывшие лучи света, пронзают небо, рассеивая грозы и оберегая Карнак от любых посягательств. И пока храм в безопасности, народу Египта тоже ничто не грозит.

Два первых Тутмоса воздвигли свои обелиски, дабы отвратить несчастья, удел третьего – следовать их примеру.

О, сколько предосторожностей предпринято, дабы погрузить и перевезти эти монолиты в храм! Установленные перед четвертым пилоном, они получат подношения в виде хлеба и пива, которые будут возобновляться ежедневно, дабы питать их необходимой энергией.

Царь не отступает от намерения внести свой вклад в украшение огромного Карнакского храмового ансамбля, расширяя его монументы и увеличивая могущество. И верховный жрец Амона Менх Старший ему очень за это признателен. Старый и немощный, он не нарадуется на государя, так истово блюдущего традиции…

– Еще один ритуал требует твоего присутствия, – шепчет Сатья на ухо супругу.

Заинтригованный, он следует за ней.

В одном из залов «Ботанического сада», где скульпторы уже начали работать над стенными барельефами, стоит позолоченная арфа, украшенная бирюзой и ляпис-лазурью.

Пальцы царицы перебирают струны, создавая мелодию, чья магия оживит скульптуры, и такими они останутся уже навсегда.

Баку казалось, что он грезит наяву. Он-то думал, в Египте его ждет ужасная жизнь, полная лишений, а вместо этого обрел счастье. Жена, свой дом, работа… Срок его наказания истек, и хозяин фермы устроил по этому случаю застолье с большим количеством пива и вина. Писарь-учетчик вычеркнул имя Бака из списка военнопленных, и с этого момента он стал египтянином, таким как все. О его прошлом больше никто не вспомнит.

Да от него и мало что осталось: Баку самому хотелось все забыть, за исключением, пожалуй, Лузи, к которому он был очень привязан.

Узнать о его судьбе представлялось делом нелегким, тут нужна осмотрительность. Если слишком интересоваться судьбой каторжника, можно и самому попасть в неприятности. Лучше действовать по обстоятельствам, как говорится, маленькими шажками.

Когда все наелись и напились, фермер позвал Бака прогуляться – чтобы не было тяжести в животе. Вдвоем они прошлись по усадьбе.

– Люблю эту землю, богатую и щедрую, – заговорил фермер. – Она нас кормит, а потому заслуживает уважения. Ты уже научился ходить за сохой и делать такие борозды, чтобы не портить почву. Я обучу тебя и другим секретам, чтобы поля и впредь давали нам много золотых колосьев.

Прежде этот брюзга ничего подобного не говорил. Фермер остановился, окинул любовным взглядом свои поля и хлева, перевел дух.

– Если урожай будет хороший и с живностью порядок, Карнакский храм выделит мне еще участок и два десятка коров. Целое состояние… А я, может, и откажусь.

– Почему? – изумился Бак.

– Старость, да и устал я. Оставить все это добро не на кого. Сыновья – сапожники в Фивах и столичную жизнь на эту не променяют. А вот ты, Бак… Скажи, ты бы согласился обрабатывать этот новый участок? Труд тяжкий, сразу предупреждаю. Даже в праздники придется доить коров и ходить за ними. Поначалу у тебя будет всего пара батраков, и я буду строго следить за доходами. Не справишься – выгоню.