* * *

Созерцая мою вечную обитель на западном берегу Фив, рука об руку с Сатьей, я получил божественное откровение о метаморфозах света.

В Комнате Возрождения[59], где будет покоиться мой саркофаг – «хозяин жизни», начнется великое путешествие к звездам, этой обители «правогласных»[60]. Поэтому в ней должны быть начертаны заклинания, необходимые для успеха этой опасной переправы.

Знать таинственную силу, способную победить смерть; знать слова формулы созидания; знать двери и пути; знать вечный маршрут великого бога – вот чему я научился за годы увлеченных исследований, изучая писания древних. Теперь мне предстоит перенести на стены своей гробницы главы написанной мною книги.

– Двенадцать часов, двенадцать этапов путешествия солнечной ладьи по просторам ночи, чтобы попасть с запада на восток и возродиться на рассвете, – говорю я Сатье. – Это ли не продолжительность правления царя, моего правления? Эти часы я нарисую собственноручно, передавая открывшийся мне глубинный смысл.

Местный мастер приносит мне палетку, чернила, кисти, и на глазах у царицы я начинаю рисовать фигуры и иероглифы, составляющие «Первый час ночи».

Бабуины, символизирующие дух земли, и божества приветствуют две солнечные ладьи, которые вот-вот пустятся в великое плавание. В первой – небесное светило в виде старика с головой барана, именуемое Плотью, – смертное тело, подверженное многочисленным рискам; во второй – скарабей, утверждающий свою способность к трансмутации. Среди богинь – повелительница жизни, повергающая врагов и защитница; среди богов – «Тот, чьи руки источают свет».

– Откройте передо мной ваши двери и ведите меня! – прошу я их.

Раз десять Лузи мог погибнуть, но чудом спасался от крокодилов и змей. Он ловко управлялся с деревянным шестом, которым, как оказалось, удобно было отбиваться, а еще страстно желал жить, – это и позволило ему выбраться из тростникового ада там, где болото наконец закончилось.

На небольшом островке он увидел рыбацкую хижину. Из нее вышел старик и стал наблюдать, как Лузи причаливает к берегу.

Как приятно ощутить под ногами твердую землю!

– Ты откуда взялся, парень?

– Заблудился в зарослях папируса.

– Я спрашиваю, родом ты откуда?

– Из деревни, в нескольких часах ходу.

– Я такой не знаю! А что, если ты сириец и сбежал из лагеря, где держат военнопленных?

Лузи в ярости набросился на старика и задушил его. Не для того он сбегал с каторги, чтобы этот сморчок его выдал!

– Что тут за шум? – послышался срывающийся голос жены рыбака.

Их с Лузи взгляды встретились, и в следующий миг он сломал старухе шею.

Не моргнув глазом сириец сбросил трупы в мутную воду, затем обшарил хижину. Горшок пива, ячменные лепешки, сушеная рыба, дыни… Лузи напился и наелся досыта, переоделся в грубую тунику.

В окрестностях оставаться было опасно. Свою барку он затопил, шест сломал, чтобы не оставлять следов. Сюда наверняка заглядывают и другие рыбаки.

Беглый пленник, убийца… Если попадется, его казнят. Единственный шанс – идти на север, в Палестину, где можно укрыться в каком-нибудь враждебном фараону племени.

Перейти границу, не встретив вражеский патруль, – задача не из легких. И потом Лузи не собирался прятаться до конца своих дней. Его цель не изменилась – убить Тутмоса.

Одна догадка повлияла на его планы: опасаясь наказания, надзиратели не сообщат о побеге наверх, соврут, что пленник утонул. Писец-учетчик сделает в своих записях пометку «умер», даже не поинтересовавшись участью незадачливого сирийца.

Если в глазах закона Лузи мертв, то и искать его не станут, и можно еще на какое-то время задержаться в Египте. Убедив себя, что так и обстоит дело, сын принца Мегиддо направился на юг.

* * *

Не поход, а приятная прогулка! Продвигаясь к Тивериадскому озеру, египетское войско не встречало сопротивления, даже наоборот – население приветствовало солдат фараона, где-то, может, и не очень искренне, но… Город, заподозренный в мятежных настроениях[61], поспешно распахнул ворота, и старейшина распростерся перед Тутмосом, моля о пощаде. Злоумышленников задержали и передали сведущим судьям.

Ни старейшину, ни горожан Тутмос наказывать не стал, и в городе его, «милостивого покровителя», превозносили чуть ли не до небес.

По мнению Старика, поступил молодой государь мудро: насилие – это крайнее средство, к которому прибегает победитель. Даже если радость и признательность завоеванного народа показные, лучше так, чем горы трупов…

С тех пор как Северного Ветра повысили в чине, Старик питался из командирского котла, куда более богатого, нежели тот, что был положен простым пехотинцам. Так что за время этой прогулки по Палестине он успел попробовать разные блюда из мяса, поджаренного на открытом огне, с новыми, необычными подливками.

А однажды с ним вышел забавный случай.

Северный Ветер вдруг покинул свое стойло, и Старику пришлось бежать за ним до самого озера.

– Что это за новая блажь, а, ушастый?

– Он принес мне принадлежности для рисования, – ответил Тутмос, любуясь пейзажем. – Мне они как раз понадобились.

Старик потерял дар речи. Он не ожидал вот так столкнуться на берегу озера со своим государем.

– Эта скотина бредет куда хочет!

– Я бы сказал, у этого осла отличное чутье. Ты – его хозяин?

– Временами я в этом сомневаюсь.

– Это тебя зовут Стариком?

– Причем с самого рождения, ваше величество, я уже привык. Зато сам не заметил, как постарел.

– Ты поставляешь ко двору замечательное вино.

– Я родился на винограднике, так что и в жилах у меня кровь пополам с виноградным соком… Сделать хорошее вино – это та еще морока, можете мне поверить!

Старик не ожидал, что с фараоном так легко разговаривать. Разумеется, он испытал и благоговение, и почтенный трепет, но Тутмос своей доброжелательностью поощрял беседу.

– Желаете, чтобы я подал вам ваши принадлежности?

– Буду благодарен!

Старик поспешно сгрузил с ослика все необходимое для рисования. Царь присел на раскладной стульчик, а Северный Ветер разыскал неподалеку куст сочного чертополоха.