необходимые посты. Она терпеть не могла, когда ее отвлекали от работы. Чайник закипел, она налила кипяток в чашку, плеснула туда же заварки, положила три ложки сахара. Машинально.

– Помнишь, что я сладкий люблю, – криво улыбнулся Непряхин.

– Помню, – подтвердила Кира. – Правда, и сама не знаю зачем.

Чашка исходила горячим паром. Непряхин не прикасался к ней, во все глаза глядя на Киру.

– Что смотришь? – спросила она с вызовом.

– Глазам больно, такая ты красивая.

– Красивая. Да не твоя. Коль, пей чай и иди. Мне работать нужно.

Он вдруг вскочил с табуретки, шагнул и сграбастал ее в объятия.

– Моя, – хрипло заявил Непряхин. – Хоть и недолго, а была моя. И забыть я это не могу.

– Отпусти, – приказала Кира, но он ее не слушал.

Все, что было потом, пряталось в густой пелене тумана. Лежа на больничной койке, Кира выхватывала из него какие-то обрывки. Как Непряхин роняет ее на пол, распахивает банный халат, который она так и не удосужилась снять, придавливает ее своим телом, чужим, тяжелым. Она кричит, пытаясь спихнуть его с себя. Он придавливает ее живот коленом. Больно. Очень больно. Невыносимо больно, и от этой боли Кира теряет сознание.

Потом из памяти всплыла кровь. На ногах, на руках, на полу. Ее было так много, что Кира боялась, что сейчас в ней утонет. А еще боль, разрывающая спину и живот. И испуганное лицо Непряхина, перемазанного в ее крови.

Ребенка она потеряла. Об этом ей сказал врач. А потом Дэн, который узнал о ее беременности от того же самого врача, когда сделать уже ничего было нельзя.

– Ты почему молчала, глупышка? – спрашивал муж, держа ее руки в своих больших ладонях.

– Хотела, чтобы был праздник, – тихо ответила Кира и заплакала. – Думала, как подгадать, чтобы ты сильнее обрадовался. И не успела.

– Ничего. У нас еще будут дети, – проговорил Дэн ласково.

Кира закусила губу, чтобы не заплакать. Врач успел сказать ей, что новая беременность станет большой проблемой. Но думать об этом сейчас она не могла. Боль потери и так была невыносимой.

– Непряхин? – спросила она. – Где он?

– В СИЗО. Возбуждено уголовное дело.

В глазах Киры отразился ужас.

– Дэн, я не хочу давать показания. Ты понимаешь, что будет, если в интернет просочится, что Кира Плиновская стала жертвой изнасилования?

Дэн ласково посмотрел на нее:

– Кира, ты что? Какое изнасилование? Не было ничего подобного. Был разбой с проникновением в квартиру и нанесение тяжких телесных повреждений, повлекшее вред здоровью. Присядет этот подонок на срок от восьми до пятнадцати. А мой отец за этим проследит. Заявление подпишешь, и все. Остальное юристы сделают. И никуда эта информация не выйдет, я тебе обещаю.

Разумеется, в этот день они не улетели в Москву. В больнице пришлось пролежать три дня, и накануне отъезда в дорогую платную палату к Кире прорвалась Мила. Она так постарела и подурнела, что Кира ее еле узнала. Лицо у Милы было опухшим, словно она беспробудно плакала.

– Забери заявление! – с порога выкрикнула она. – Кира, как человека тебя прошу, забери. Не ломай ты ему жизнь.

– Кому? Николаю? – спросила Кира. – Что значит «не ломать жизнь»? Он убил моего ребенка. Я это что, по-твоему, простить должна?

– А ты прости, – жарко зашептала Мила. – Он же тебя простил. Ты ему всю жизнь испортила. Он же как влюбился в тебя, девчонку сопливую, так всю жизнь никого, кроме тебя, не видел. Уж я его как люблю, как люблю, а он сквозь меня все это время смотрит. Вот семь лет со мной и семь лет сквозь меня. Для него ты одна существуешь. Он же отовсюду твои фотографии скачивает. Как околдовала ты его. Кира, ну и так он всю жизнь мучается. Так неужели ему за тебя еще и в тюрьму. Ведь срок дадут. Большой срок. Кира!

– За все в этой жизни нужно отвечать, – резко ответила Плиновская. – Я его к себе в гости не приглашала. Авансов не раздавала. Я вообще про него не вспоминала все это время. А он на меня напал. И детей у меня из-за него может не быть. А ты просишь, чтобы я его простила?

– А ты никогда не прощаешь, да? – Заплывшие глаза Милы сузились еще больше, превратившись в щелочки. – Ты меня из бизнеса выкинула только за то, что я осмелилась свое мнение иметь. Все разрушила. И его любовь растоптала. А теперь добить хочешь. Он же места себе не находит из-за того, что с тобой сделал. Он же руки на себя в тюрьме наложит. Ты этого хочешь?

– Ничего я не хочу, – ответила Кира равнодушно. – Ни от него, ни от тебя. Ты уходи, Мила. Не надо было тебе приходить.

* * *

Вот уже неделю все свободное от основной работы время я разбиралась в той шумихе, которая поднялась вокруг охоты на инфоцыган. Чтобы не привлекать внимание и не навредить Саньке, информацию приходилось собирать негласно, пользуясь интернетом, в котором, как всегда, попадалось слишком много мусора. Из-за того, что зерна приходилось отделять от плевел, дело продвигалось медленно.

То, что блогеры, собирающие миллионы подписчиков в соцсетях, воздействуют на их умы, а потому могут быть проводником любой информации, стало ясно уже давно. Именно поэтому впервые урегулировать работу инфлюенсеров, то есть людей, влияющих на общественное мнение через интернет, государство попыталось еще в 2014 году.

Именно тогда был принят закон, согласно которому обладатели любых интернет-ресурсов, к которым относились сайты, блоги, аккаунты в соцсетях с аудиторией выше трех тысяч пользователей в сутки, были обязаны регистрироваться в Роскомнадзоре, после чего на них начинали распространяться положения закона «О средствах массовой информации».

Соблюдать законодательство должны были не только владельцы площадок, но и подписчики, оставляющие комментарии. В частности, под запрет попадали экстремизм, предвыборная агитация, а также недостоверные сведения, за которые теперь нужно было отвечать.

Блогеры уведомлять Роскомнадзор, правда, не стремились. Через год после принятия закона о регистрации отчитались лишь шестьсот сорок человек. Именно поэтому спустя три года эффективность нового закона начали подвергать сомнению. За его отмену высказался ряд депутатов Госдумы, утверждавших, что закон не приносит ни вреда, ни пользы, игнорировавших его блогеров никто не отслеживал и не штрафовал, да и три тысячи уникальных посетителей в сутки стали смотреться смешно.

К лету 2017 года положения законодательства, касающиеся регулирования деятельности блогеров, утратили силу, а Роскомнадзор перестал вести их реестр, в котором на тот момент числилось две тысячи двести человек. Пять лет на интернет-инфлюенсеров государство не обращало внимания, вернувшись к этой теме