— Спроси любого, кто прибыл сюда за две недели до тебя — они считали их куда чаще, чем ты — по нескольку раз в день, когда сюда поднимались.

— Хм… Понимаете, думаю, тот договор, что заключил с вами сержант Хеллер в Теннеси… был немного… Думаю, чести ради вы согласитесь, что он погорячился.

— «Чести ради»? Ещё бы ему не «погорячится», — перекривлял его Виттима, — было сто пятьдесят человек, а осталось меньше тридцати. И это, кстати, с учётом того, что ваш солдатик «погорячился», и отдал вашу работу нам.

— Вы не… Количество людей сейчас не играет роли, напарник человека из Джонсборо, — ответил военный. — Дело в том, что договор, заключенный вами с моими людьми, нельзя считать честным — мы не можем отдавать вам ничего из необходимых отряду припасов.

— Во-первых, Джеймс, — ответил ему Хантер. — Во-вторых, ты прав, цена недостаточно высока — мы хотим половину вашего авианосца.

— Не играй с огнём. Ты среди моих людей, на моей базе, и ты не…

— Тебе напомнить, благодаря кому этот всё ещё набитый дерьмом небоскреб — твоя «база»? — помрачнев и опустив лоб, сказал старший. — Не благодаря тебе, который припёрся через полторы недели к своим избитым щенкам; не благодаря этим же «солдатам», которые летят катушкой от вида трупов и начинают стрелять в своих же — да, я в курсе того, что случилось в «Терминусе», ваша «военная тайна» — херня та ещё. Теперь оглянись: они — эти «твои люди», смотрят на нас, как на героев — на настоящий, мать его, пример для подражания. Залитый кровью, обмоченный гнилью и пропахший неведомым даже мне самому дерьмом, пример. Если бы мы не взялись за это дело, то твои детки сдохли бы здесь за полторы минуты, вояка, пока ты бы просто оставался для них никем — голосом из рупора, пришедшим поаплодировать.

— Ты охренел, что ли?! — схватившись за кобуру, процедил сквозь зубы старик. — Мои люди — обученные профессионалы, кото!..

— Не заливай! — перебил его уже молодой. — Мы с тобой вряд ли когда-либо ещё пересечёмся, так что нет смысла лгать или тешить своё эго перед нами. Твои люди — это кучка детей, которые до сих пор думали, что любой противник будет также неподвижен, как и манекен, на котором они практиковались. Тренированные на разваливающемся атомном авианосце такой же кучкой детей, но постарше, они ни разу не выходили в грёбаный мир, а тут вы их выпускаете сразу на зачистку — не на разведку, мать вашу, а на реальную и неизбежную схватку с неизвестным им противником. Да таких уродов, как вы, на «Разящем» просто расстреляли бы, как бешеных собак, за одну мысль о такой идиотской идее!

— Откуда ты?..

— Или ты думал, что вся та теория, которую вы им впихиваете в голову шестнадцать лет, заменит им хотя бы месяц практики под присмотром? Как вообще?.. Хотя… Нет, нет, чёрт возьми… — на лице Виттимы застыла странная полуулыбка. — Вот их практика, да? Неужели ты решил, что все эти пацаны — те, которые останутся после адища, что ты им устроил, станут сразу закоренелыми бойцами?! Не свихнутся, не развернут пулемёт, как в Терминусе, на своих и не станут палить в них, видя перед собой ходячих, но станут матёрыми воинами и будут в порыве неизгладимой временем мести мстить «Зедам» за своих павших товарищей?! Ingenuo idiota! Ха-ха-ха-ха-ха…

На лице человека с неизвестными ни Уильяму, ни Джеймсу нашивками выступала чистая ненависть. Покрывшийся жилами высокий лоб раскраснелся, серые глаза выпучились, а из полураскрытых потрескавшихся губ с порывами стремительного дыхания вырывалась слюна. Но, несмотря на всё это, рука его всё ещё просто лежала на застёгнутой кобуре в то время, как пистолет Джеймса уже был направлен прямо на него — мужчина оказался быстрее. Рядовые — две пары парнишек, что таскали трупы — замерли в удивлении. Поправив красноватый берет на коротко стриженных седых волосах, старик, который, вероятно, был на добрый десяток с лишним старше Хантера, выставил на согнутой руке вперед худощавый палец и уже собирался высказать всю ту гневную триаду, что зрела в его голове, а заодно — не потерять авторитет среди низших по звания.

— Ни слова, — тихо заговорил Уильям к генералу, убрав руку напарника с пистолетом в ней прочь. — Я знаю, что ты хочешь высказаться, мешок с костями, хочешь рассказать о своих фантомных подвигах в несуществующей никогда войне. К чёрту. Взгляни на себя — ты зелёный, как сама трава, и даже бронежилет ты не носишь. Может нахер тебя, а? Может сделаешь нам одолжение и отправишь эту камуфляжную рубашечку с закатанными рукавами обратно на авианосец, в котором ты провёл всю свою сознательную жизнь? Брось, не делай такой взгляд: ты носишь пистолет в застёгнутой кобуре, твоя форма ни разу не была заплатана, на теле ни единого пореза, а при виде ходячих ты морщишься. Позор всех оставшихся военных — вот, кто ты. Даже от условий сделки пытаешься уйти. Мы выбили всех мёртвых на пяти этажах, мы оцепили пять этажей, мы полторы недели шерстили город в поисках ларьков и схронов, которые были бы полезны твоим соплякам, и наносили всё это на карту — мы сделали куда больше, чем просто выполнили свою работу, а ты же, в отместку, пытаешь уйти от выплаты. Выполняй условия, или клянусь: мы с напарником легко устроим здесь второй Терминус — быстрее и эффективнее, чем тот свихнувшийся солдатик с пулемётом.

Наступила тревожная тишина. Убрав руку от кобуры, генерал твёрдо стоял на месте. Красный, словно его же берет, он всё пытался уравновесить своё дыхание, которое никак не хотело поддаваться спокойствию и холодному рассудку, сияющему в глазах обоих наёмников. Ладонь, сжатая в кулак, медленно начала заносится на уровень груди. Хан отставил ногу немного назад, дабы увернутся в случае удара, но внезапно рука разжалась и мгновенно оказалась опущена перпендикулярно полу — по швам. Генерал, выпятив грудь вперёд и сомкнув ноги, готовился отдать следующий приказ. Впрочем, он медилил:

— Я жду, генерал.

— Рядовой Ирвин! — всё ещё раскрасневшееся лицо прокричало на весь зал команду, и парнишка, несший труп с кем-то на пару, уронил его и выровнялся во весь рост по стойке смирно. — Собрать «Гамму» в пентхаусе, выстроить «Гамму» шеренгу, в основании шеренги «Гаммы» стать!