– Это она, единственная и неповторимая! У Джози все задрожало внутри.

– Я хочу посмотреть.

– Хорошо, но, чур, ничего не трогать. Тедди подошел к столу, откинул простыню, и голова Джози снова закружилась.

– Боже, – прошептала она, – боже, какая она серая!

– Не успели еще сделать макияж.

Прижав руку к желудку, Джози шагнула вперед.

– А горло у нее…

– Это и есть причина смерти. – Тедди не удержался и похлопал Джози по попке, твердой, как яблоко. – Нож с семидюймовым лезвием. Теперь смотри сюда. Видишь, запястье совсем бесцветное и кожа содрана? Ее связали обычной бельевой веревкой.

– Bay!

– Она, между прочим, грызла ногти. – Тедди осуждающе поцокал языком и повернул голову Эдды Лу. – У основания черепа кровоподтек, значит, ее ударили по голове, прежде чем связать. При такой плотной комплекции с женщиной довольно трудно справиться. В рот ей сунули кляп: на языке остались частицы ярко-красной хлопчатобумажной ткани.

– И ты все это сам обнаружил? – Джози жадно ловила каждое его слово.

– Все это и еще кое-что.

– А ее... ну... изнасиловали?

– Я как раз сейчас провожу анализы. Если повезет и мы обнаружим сперму, тогда сумеем установить формулу ДНК.

Джози когда-то приходилось слышать этот термин, и она прониклась к Тедди еще большим уважением.

– Кто бы это ни совершил, он убил сразу двоих: и мать, и ребенка.

– Нет, леди умерла в одиночестве, – возразил Тедди. – Гормоны показали нулевую отметку.

– Извини, что?

– В ее духовке не было бобов.

– О, правда? – Джози взглянула на серое, безжизненное лицо и задумчиво вытянула губы трубочкой. – Ну я же ему говорила, что она соврала!

– Кому говорила?

Но Джози только тряхнула головой: незачем тут приплетать имя Такера. Она отвернулась от тела и обвела взглядом комнату.

Что и говорить, есть во всем этом что-то захватывающее. Все эти сосуды, бутылки, трубы, тонкие блестящие инструменты… Она взяла скальпель, попробовала лезвие и порезала большой палец.

– Дьявольщина!

– Беби, я же сказал, чтобы ты ничего здесь не трогала. Преисполненный сочувствием, Тедди вытащил носовой платок и промокнул узкую полоску крови. А Джози смотрела поверх его склоненной головы на серое лицо; от пива у нее шумело в голове.

– Не знала, что он такой острый.

– Такой острый, что мне ничего не стоит разрубить тебя на кусочки.

Тедди хмыкнул, опять промокнул кровь, и Джози наконец улыбнулась. Нет, он все-таки самый забавный тип, который когда-либо встречался!

– Кровь быстрее остановится, если пососать, – и Джози поднесла палец к его губам.

Он лизал палец, а она закрыла глаза. Какое интимное, потрясающее прикосновение! Когда она снова открыла глаза, в них горела нестерпимая, тяжелая похоть.

– У меня кое-что найдется для тебя, Тедди. Он всосал ее палец в рот, а рука его легко скользнула ей в шорты, отчего Джози задрожала всем телом.

– Вот ты и достал меня. – Глаза ее заполыхали золотистым огнем, легонько вздохнув, она вынула из сумки презерватив и расстегнула ему «молнию». – Дай-ка надену.

Брюки Тедди упали до щиколоток, и он гостеприимно возгласил:

– Будь как дома!

Когда Джози в два часа ночи въехала на подъездную аллею «Сладких Вод», обессиленная и насытившаяся. Билли Ти скорчился в три погибели под передним фендером красного «Порше» и выругался, поскольку свет фар разрезал темноту в трех дюймах от его головы. Ему не хватило всего десяти минут, чтобы все закончить и убраться восвояси!

Джози ударила по тормозам, и сердце у него застучало, как мотор: на сапоги ему брызнул гравий из-под колес ее автомобиля.

Она вылезла из машины. Билли Ти сжался в комок и смотрел на ее ноги. Без чулок, босая, ногти покрыты ярко-красным лаком, вокруг щиколотки обвилась тонкая золотая цепочка. Он внезапно почувствовал возбуждение: от нее пахло тяжелыми и сладкими духами и недавним сексом.

Что-то мурлыкая себе под нос, Джози споткнулась и уронила сумку. Посыпались палочки помады, мелочь, ярко-красная косметичка, два зеркальца, пачка презервативов, пузырек с аспирином, маленький перламутровый револьвер и три коробочки «Тик-так». Билли Ти едва не выругался и прикусил себе язык, когда она наклонилась, чтобы подобрать свое имущество.

Из-под «Порше» Билли Ти наблюдал, как она присела, согнув длинные ноги, и начала бросать вещи обратно в сумку, загребая попутно и гравий.

– Провались оно все к черту! – пробормотала Джози, громко зевнула, поднялась и направилась к дому.

После того, как захлопнулась дверь. Билли Ти полминуты прождал и снова принялся за работу.

По воскресным утрам большинство жителей Инносенса направлялись в какую-нибудь одну из его трех церквей. Методисты собирались в церкви Искупления Грехов – маленьком квадратном, похожем на короб, здании в центре города. В южном конце Инносенса была расположена Библейская церковь, где молились черные. А в двух кварталах от церкви Искупления располагалась лютеранская кирха Св. Троицы.

И во всех трех церквах в это воскресенье пастыри, склонив головы, помянули Эдду Лу Хэттингер. Были вознесены молитвы о помощи Мэвис Хэттингер, ее мужу – ни в одной из церквей Остина не назвали по имени – и их оставшимся детям.

На задней скамье церкви Искупления, бледная, потерянная от горя, молча плакала Мэвис Хэттингер. Трое из ее пяти детей были рядом. Верной, унаследовавший угрюмый вид и злобный характер отца, сидел подле своей жены Лоретты, которая тщетно пыталась утихомирить их едва начавшего ходить малыша. Рядом с матерью сидела молчаливая Русанна. Ей исполнилось восемнадцать, и она десять дней назад окончила среднюю школу. Русанна не плакала: он не любила Эдду Лу, хотя ей, конечно, грустно, что сестра умерла. Сидя в душной церкви, она думала только о том, как бы поскорее заработать денег и уехать навсегда из Инносенса.

Юному Саю было скучно и очень хотелось очутиться где-нибудь подальше от церкви. Сай стыдился своей семьи, но ему было всего четырнадцать, и пока он был с ней крепко связан. Ему очень не нравилось, что проповедник призывает всех жалеть их и молиться о них. В церкви было полно его ровесников, и он каждый раз краснел, когда кто-нибудь оборачивался и глазел на него через плечо.

Для Сая было большим облегчением, когда служба наконец кончилась. Когда надушенные леди потянулись цепочкой к матери, чтобы выразить соболезнование, он выскочил с другого конца скамьи и поспешил наружу, чтобы покурить, спрятавшись за магазином Ларссона.

«Все идет кувырком», – подумал Сай, затягиваясь одной из трех сигарет «Пэлл-Мэлл», которые свистнул у Вернона, и ослабил узел галстука. Сестра мертва, отец и старший брат в тюрьме. А мама только ломает руки и собирается обратиться в Службу социальной помощи в Гринвилле. Верной же все твердит, что надо кое-кому отомстить, а Лоретта соглашается с каждым его словом. Она вообще быстро научилась соглашаться: знает, что иначе синяк под глазом обеспечен.