и крик постепенно стихли. Олег прислонился к дереву и прислушался. Надо всегда идти вперёд, только вперед. И Белов пошёл. Вскоре он понял, что заблудился. Назад дороги нет, но и впереди ничего не светит. Хотя… Олег присвистнул. Впереди ровная гладь реки. Бесснежная, гладкая, ледяная. Если идти вдоль берега, можно упереться в населённый пункт, любой, первый, какой встретится. И он двинулся по льду быстрым шагом, дрожа от озноба, затем побежал, чтобы согреться.

Ни огонька, ни шума, ни собачьего лая. Олег проверил карманы – деньги, документы на месте. Хоть бы рыбак встретился. Но уже поздно, все рыбаки разбрелись по домам. Ещё через полчаса его зазнобило; сначала легко, затем озноб усилился. Нежели заболел? Ему уже никуда не дойти. Слишком легкая одежда для таких прогулок, напрасно бросился в лес. И что толку сейчас ругать себя. Всё равно обратной дороги нет, вся завалена снегопадом.

Снег валил тяжёлыми гроздьями, словно небо вздумало наказать Олега за его легкомысленную жизнь, полную свободы и приключений. Ничего в ней не было криминального – так, игра света и теней, образ усталого философа. Люди глупы, как овцы, и все одинаковы. Нет разницы между бедными и богатыми. Количество денег не спасает человека от глупости. Впрочем, богатые не только глупы, они ещё и смешны. Ими руководит жадность. Она им застит глаза, отнимает ум, честь и совесть. Оставляет без разума. У жадных легко отнять деньги, они отдают, не глядя. Им всё равно кому отдать, лишь бы избавиться от страха. И как только богатые лишаются денег, они умирают, словно из них исчезает энергия. Богатых легко развести на деньги. Эти люди любому верят на слово, выдают деньги мешками и сумками, стоит лишь надавить на них. Только ленивый не подберет то, что само идёт в руки. Олег не ленился, играл по-крупному, и чем крупнее была ставка, тем легче было выигрывать. Он менял маски, одежду, имена и телефоны, но ему верили на слово. Олегу не было жаль обманутых им людей. Это были не совсем люди, а так, тени и маски в дорогом футляре. Как только с них слезал футляр, они исчезали из жизни. Деньги держали их на плаву, без денег эти люди ничего собой не представляли. Пробежала череда лиц, но никого из них Олег не узнал. Белов путался в мыслях. Обрывками всплывали в памяти мать, жена, сын. Лица мазались в памяти пёстрыми пятнами; образ сына сменялся чужими детскими лицами, а на их месте внезапно возникала склочная соседка по съёмной квартире. Вчера она приходила ругаться. Ей не понравилась музыка. Нервное напряжение не украшало бабушку: редкие встрёпанные волосы, гневное лицо, глубокие морщины.

Олег вздрогнул от страшного видения и снова побежал, но вдруг что-то кольнуло в боку и стало понятно, что нужно остановиться и передохнуть; собраться с мыслями, выбросить из головы житейский мусор. Если он этого не сделает, то погибнет. Здесь, на излучине ледяной реки, поздним вечером, в полном безлюдье – и никого вокруг. Никого. Олег затосковал. Вот уж не думал, что в двадцать первом веке так легко попасть в безмолвие, где нет цивилизации, где не работает телефон и отсутствует сотовая связь. Помощи попросить не у кого. Разве только у Всевышнего. Олег взглянул на небо, но наверху было темно и мрачно. Никакого просвета. Его там не видели. Или не хотели видеть.

Белов устало опустился на лёд. Снег накатал на замёрзшей реке снежные кочки, а на ветру они затвердели. Сидеть было холодно, но без отдыха Белов не смог бы сделать даже одного шага. Давно ему не было так страшно. Как не хочется умирать. Олег Вадимович Белов всегда любил жизнь – любую, с приключениями и опасностью, со страхами и смелостью. И от этого умирать было ещё тошнее. Белов закрыл лицо руками и почувствовал, как под пальцами поползло что-то тёплое и липкое. Слёзы. Они самые. Олег уже забыл, когда плакал. Кажется, в последний раз это случилось лет тридцать назад, когда он был маленьким мальчиком…

Из оцепенения его вывели какие-то звуки. В лесу кто-то был. Белов оторвал руки от лица, усилием воли выпрямился, прислушиваясь.

* * *

– Карачун!

Сначала громко, прямо в ухо и чуть тише, уже без фанатизма.

– Карачу-у-ун.

Юра проснулся и покосился на Алину. С перекошенным лицом, со стиснутыми зубами и горящим взглядом Алина всё же оставалась красивой.

«Любой олигарх на ней женится, – подумал Карачун и мысленно добавил: – Если захочет. Она же сумасшедшая! Однозначно – сумасшедшая!»

– Карачун, просыпайся, проснись, приди в себя!

– Где Волхов? Который тут Волхов? – потряс головой Юра, сбрасывая остатки сна, и выглянул в открытое окно.

Голые деревья, чёрные поля, сумерки. Всё серое, мрачное. И Волхов не просматривается.

– Юра! По рации передали, что наш клиент ушёл. Бросил машину и пропал в лесу. Его упустили.

– Так, может, мы обратно? – робко предложил Юра и тут же получил по затылку. – Крепкая у тебя рука. Как у мужика.

– Извини, коллега, – засмеялась Алина и резко затормозила. Машину почти развернуло. – Надо позвонить Панкратову, предупредить. Он ведь ждёт нас с Беловым. Без него нет дороги назад. А где мы возьмём Белова?

– Позвони, позвони Панкратову. Пусть начальство решает, что нам делать. Либо мы идём в лес, но утром, либо возвращаемся в город, но ночью. У Дмитрия Михайловича есть выбор. Он же нами распоряжается.

Алина сжала кулаки. Она упрямо смотрела вперёд; как не хотелось возвращаться в город с пустыми руками, но придётся. Приказ есть приказ!

– Машину поедем досматривать? Белов бросил «ауди» на дороге.

– Звони! Сделаем, как Панкратов решит. Скажет досмотреть – досмотрим.

Карачун нетерпеливо взглянул на Алину. Девушка сидела с прямой спиной и чуть прикрытыми глазами. Юра вздохнул. С одной стороны, в паре с девушкой работать приятно, она не матерится, не потеет, не лезет по пустякам за пистолетом. От неё не пахнет трёхдневным перегаром. Наоборот, от Алины исходит довольно приятный аромат. Сплошные плюсы, если у тебя в напарницах особа женского пола. Но минусов больше. Во-первых, девушка симпатичная, иногда это мешает. Во-вторых, при ней неловко ругаться. Можно, разумеется, но условно, лишь изредка чертыхнуться – разок, не больше. И потом с девушкой-напарницей не выпьешь пива. Алина на дух не переносит алкоголь в любом виде. И о любви с ней не поговоришь. Тоже, знаете ли, нос воротит от темы. Карачун поморщился. Надо было к Ивану Шипилину в напарники идти. Иван с начальством накоротке. Большой хитрован. От напарничества с ним сплошная выгода – не то, что с Кузиной в одной машине париться.

– Дмитрий