социального страхования или здравоохранения. Поскольку у меня нет ни медицинской, ни социальной страховки, поскольку у меня нет банковских кредитов, и я не совершал никаких общественно опасных злодеяний, это значит, что, возможно, на меня нигде не заведено никакого личного дела. А человек без личного дела опасен не только для нашей страны, но и для всех стран мира. С этой точки зрения уличные нищие потенциально являются самыми опасными террористами на земном шаре. Их невозможно отследить, потому что они нигде не зарегистрированы.

Может, все дело в моих подрывных эссе? Но я передаю их грядущим поколениям исключительно в устной форме именно из страха быть пойманным. Значит, такая возможность исключена. Если только кто-нибудь из моих приятелей, с которым мы расслабленно обсуждали мировые проблемы в приятной атмосфере, не был стукачом!

Это правда, что я читаю. Да, за это меня могут привлечь. Не знаю, почему и как я читаю, но читать я люблю. У меня есть куча книг всяческих форматов, и я их читаю. Благодаря им я узнал о заговорах и покушениях в мире, о политических движениях и о великих политических и эзотерических загадках, которые все еще занимают человеческое воображение. Я не только читаю их, но и верю в их истинность. Может, кто-то где-то узнал, что я читаю такие книги и внес меня в список нежелательных лиц. Чтение всегда было опасно для общества. Особенно, если читать не то, что предлагается для массового чтения, а то, что отвергнуто, скрыто, маргинально и неизвестно. А я читаю в основном такое. Мои мысли схожи, если не совпадают полностью, с мыслями людей, которые пишут и думают на периферии цивилизаций. Как я могу быть уверен, что Марта не перестала со мной разговаривать из-за них?

Поскольку я не обнаружил никакого другого мотива, по которому меня могли бы обвинить и по причине которого мне подстроили такую ловушку, кроме чтения запрещенных книг, в которых говорится о мировых заговорах, мои мысли продолжали развиваться в этом направлении. Я все больше убеждался, что полиция, которой я уже давно подозрителен, преследует меня и следит за мной. Но она бессильна перед моей моральной и этической чистотой, бессильна перед моими христианскими жизненными принципами, бессильна из-за моего невмешательства в чужие дела. И это бессилие привело к появлению у нее огромного желания меня схватить на месте преступления. И что ей остается, кроме того, чтобы подставить меня? Игра.

И эта игра называется искушение.

Дело в этом, и ни в чем другом. Но вот только игра в искушение движется в направлении, которого никто не ожидал. Например, тайные агенты, проникшие в этот магазин, надеются, что я совершу здесь какое-то преступление, что-то украду, и тогда они с легкостью смогут меня схватить и обвинить. И хотя причины мне совершенно неведомы, поводом наверняка станет мой сенсационный арест в магазине уважаемого и высокопоставленного члена общества, так называемого господина Лазо. Но этого я никак не допущу. Даже если для этого мне придется погибнуть.

28.

Рука, опустившаяся мне на плечо, прервала мои теоретические размышления о заговоре, в который меня впутали. Веда. Спросить ее, что связывает ее с мужчиной на фотографии, или просто промолчать? Я решил пока не обнаруживать, что все знаю и что мне все известно. Я хотел дать себе еще немного времени, чтобы подумать, прежде чем делать следующие шаги. Я повернулся к ней и увидел, что она все еще не пришла в себя: изо рта у нее выходил еле заметный дым, под глазами набрякшие синяки, и она держалась за плечо Божо, как будто он был единственной опорой в ее жизни.

— Ну, что, придумал что-нибудь? — спросил Божо, который тоже появился позади меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, придумал что-то, какой-нибудь план, как нам выйти из этой ситуации, потому что у нас не так много времени. Сегодня воскресенье, и очевидно, что раз хозяин до сих пор не пришел, сегодня он уже не появится. Но завтра понедельник, и тогда все будет по-другому.

— Ну, вот я жду, когда кто-нибудь подойдет к двери, хотя прохожих очень мало, и надеюсь, что дверь снова…

— Ничего не получится, — уверенно сказала Веда и провела рукой по волосам, при этом ее браслеты и золотые серьги застучали, издавая звук металлолома.

— Почем ты знаешь?

— Знаю, — сказала она. Хотя непонятно, откуда такая уверенность. И пьяница, и нищий вполне могли бы открыть дверь.

Не исключено, говорю я, что они просто прошли вне зоны действия датчика и что еще есть вероятность, что дверь откроет кто-нибудь с улицы.

Я сказал это не потому, что был в этом убежден, а потому, что хотел посмотреть, как далеко они могут зайти со своей ложью.

— Ну, тогда остался только один способ. Давайте найдем какую-нибудь веревку или сделаем ее из подручных средств, я тогда протиснусь через окно, понятно, когда стемнеет, спущусь и попробую открыть дверь снаружи.

— А почему мы должны быть уверены, — сказал Божо, — что ты вернешься? Откуда нам знать, что ты не бросишь нас и не убежишь, оставив на произвол судьбы?

— Потому, Божо, что у меня высокие моральные принципы! Кроме того, меня так воспитали, что я всегда помогаю человеку в беде.

— Ха, — воскликнула Веда, — высокая мораль? Откуда она возьмется, когда сейчас брат брату не верит, а мы должны доверять тебе, совершенно неведомому бандиту?

— Теперь, когда ты снова назвала меня бандитом, я принял окончательное решение, что я больше пальцем не пошевелю, чтобы сбежать отсюда, а завтра утром дождусь владельца магазина и все ему детально объясню. Я даже готов написать заявление в полицию, а потом, конечно, и в суд и представить доказательства того, что я всего лишь невинная жертва.

Веда и Божо враз замолчали, как будто увидели привидение.

Очевидно, они не ожидали услышать то, что я сказал, и поэтому немного запаниковали. По каким причинам, мне по-прежнему было непонятно.

— Доказательства? Ты, приятель, видно, не слишком разбираешься в юриспруденции, но позволь сказать тебе несколько слов, которые могут разубедить тебя в твоих намерениях. Во-первых, мы оба можем очень легко дать показания против тебя, и мы так и